Шрифт:
— Думаю, Конюхов знал агента, наверняка знал. Иначе, с какого-такого перепуга наложил на себя руки… Зачем старому сидельцу опережать судьбу, чекистов что ли боялся? Да не поверю. Старик тертый калач, всякое видывал на своем веку. Лошак… немца зассал, запаниковал, обосрался изуверской расправы над собой… Ну нет, навряд… — не находил объяснения Воронов. — Ну, прибили бы… так дед знал, что по причине немощной старости бандюки такого пошиба не помирают, либо похарчутся от тубика в больничке, либо сдохнут с заточкой в боку. Одно не пойму, Лошак же в камере, под замком сидел… — и обернулся к Селезню. — Чего скажешь, старший лейтенант?
Начальник горотдела не показал вида, что рад за собственный престиж, — его-то лихо миновало, не в отместку и не по злобе, но решил взять реванш:
— Конюхова и диверсантов следовало бы отвезти в городской изолятор. Думаю, там надежней было бы. Какая там, у Свиридова охрана, так суточный наряд… Не то, что натасканные вохровцы в домзаке, те бы такого не проглядели! — и усмехнулся то ли довольный, то ли сочувственно.
Но Воронов уже думал о другом: «По факту нет разницы — одним фигурантом больше или меньше. Важен конечный результат. А то, что Лошак окочурился, может даже и лучше. Если суицид не идиотский поступок, а это как пить дать, то открывается иной ракурс для следствия. Возникает подозрение, что запаниковал конкретно немецкий агент и засуетился, решив устранить Лошака. Но тем самым выдал себя самого, приблизил собственный конец».
— Да, Петр Сергеевич, — вот и задали нам задачку… — миролюбиво заключил Воронов, пристегивая Селезня к себе. — Да что же за агент фашистский такой, что же за зверь лютует на станции… В общем так… давай товарищ начальник — шерсти всех подряд, непременно найдутся такие, кто знает этого долбанного немца.
От взора Сергея не скрылось, что руки старшего лейтенанта нервно задрожали, помолчав, капитан добавил уже спокойным тоном:
— Конюхов — зуб даю, ничего бы не сказал. Немецкий агент Лошака охмурил по полной программе, превратил в нежить. Имело место подобная мерзость на моей практике. Случалось, уроды в камере голову об стену разбивали, лишь бы подельника не выдать. Уебку и боль по барабану… Сидит на корточках, раскачивается как китайский болванчик, шепчет невесть что, потом вскочит как ошпаренный, и башкой как тараном в стену — бах. Вот, дебилы, мать их…
Селезень натянуто улыбнулся. А Воронов деловым тоном, как из другой оперы, попросил:
— Да… из головы вылетело. Петр Сергеевич, пришли в оперпункт сегодня агентурные дела на оставшихся «машковцев», — быстро крепко пожал руку старшего лейтенанта. — Не робей командир, вот и начинается «псовая охота на волков»… Ну, я поехал…
И поднеся палец к губам, поманил начальника горотдела за собой. В «предбаннике» Воронов тихо произнес:
— Сергеевич, сегодня в оперативном пункте работал следователь горотдела младший лейтенант Акимов. Следак под протокол допрашивал арестантов, в том числе и Конюхова. Мамлей показался умным мужиком… а вдруг сдуру сболтнул чего лишнего, вот Лошак и взбеленился…
Селезень оторопел, по опыту знал, как из невинного делают виноватого. Но виду не подал, сдержал эмоции:
— Ты на что, Сергей Александрович, намекаешь? Санька Акимов парень опытный, не балабол. Уверен… мужик ни за что не подведет…
— Не говори гоп старлей! В наше время ни в чем нельзя быть уверенным. Да и не собираюсь наговаривать на дельного сотрудника. Сам понимаешь, приехал новый человек, и сразу такая подлянка случилась… А ведь Конюхов в оперпункте больше суток отсидел… Тут не знаешь, что и думать… Так что не ерепенься, разбирать вместе будем. Ну, пока, — еще раз пожал руку Селезня.
Старший лейтенант смотрел исподлобья, видимо воспринял намек Воронова слишком близко к сердцу.
— Да остынь, Петр Сергеевич… Чего смотришь как мышь на крупу… Работа такая, пойми, ничего личного, — Сергей понял опасение старшего лейтенанта. — Да, и не стану тебя подставлять! Дыши спокойно Петр Сергеевич…
Селезень похоже оттаял.
— Позвоню потом Сергеевич, покумекаем над обстановкой.
И Воронов поспешно удалился, оставив начальника горотдела в некотором замешательстве.
Глава 5
Черная эмка с огненной полосой как ошпаренная пронеслась по городскому предместью. Водитель, включив сигнал, промчал вдоль длинной вереницы автомобилей, растянутой по шоссе, в ожидании открытия железнодорожного переезда. Город с северной стороны, отсекая Кречетовку, огибала ветка на областной центр. В цепи машин преобладали запыленные полуторки: открытые с бойцами в тесном кузове, укрытые брезентом с военными грузами, но больше попадалось груженых мешками-чувалами с зерном, мукой, иным рассыпным продуктом, поставляемых областью фронту. Встречались и легковушки, видимо с армейским начальством, также вынужденно стоящие перед закрытым шлагбаумом. В колонне гудеть запрещалось, потому люди с недовольством следили за наглым воронком, манкирующим орудовскими правилами.
Длинному составу конца не видно. Открытые настежь теплушки с солдатами, замазученные топливные цистерны, платформы с пушками и даже танками — катили на юг, на фронт… Наконец, тяжелогруженые вагоны отгромыхали. Девчушка, дежурная на переезде, вне очереди пропустила торопившуюся эмку.
И опять вспотевший шофер наддал газу. Промчали мимо вросших в землю пакгаузов, выскочили на большак, выложенный еще до революции булыжником, потом и булыжник кончился, понеслись по мягкой грунтовке. В стороне остался давешний военный аэродром и ряды тополей, ограждающих отроги яблоневого сада.