Я зол, одержим и не в своем гребаном уме.

Мои костяшки пальцев приземляются на его нос, разбивая его с леденящим кровь звуком, и я наношу еще один кулак, разбивая ему рот жестоким ударом. Зуб выскакивает и катается по траве. Я бью его, пока все, что я вижу, это кровь. Я ударил его, хотя и знал, что он может быть мертв. Я ударил его по причинам, которые не имеют к нему никакого отношения. Я ударил его, потому что я сирота, бывший уголовник, похититель и парень, который страстно желает девушку, которую он не может иметь. Потому что я грустный мальчик, сломленный человек и одинокая душа. Варварский дикарь, поэт с золотым сердцем и никто, отчаянно пытающийся стать кем-то.

И я бью его, потому что мне нужна его смерть. Потому что я не могу допустить, чтобы он снова нашел меня.

Но я не просто убиваю его. Нет. Я зарежу его своим ледяным сердцем.

Потому что он не человек. Он-символ.

Представляющий все, что я ненавижу.

Все, от чего я хочу отвернуться.

Все, что забирает единственное, с чем я родился, кроме этого глупого красивого лица, и все еще принадлежит мне. Мой мир .

Закончив, я тащу его тело на холм, помня о том, что кто-нибудь может нас заметить. Какой у меня есть выбор? Я не могу оставить его здесь, чтобы его нашли. К счастью, к тому времени, когда я поднимаюсь обратно к Стелле, уже стемнело, и шансы быть замеченным за этими холмами ничтожно малы.

Я запихиваю мертвого водителя в его фургон и подхожу к его другу, который все еще пригвожден к земле, ругается и плюется, брыкается ногами, как малыш в истерике. Хорошо, что миссис Х. недавно послала меня купить новую метлу, а я забыл ее в багажнике.

— Кто тебя послал? — Я рычу ему в лицо, сжимая в кулак одну из палочек и двигая ею по кругу, расширяя дыру в его ладони. Мне нужно имя, которое я смогу найти. Имя, которое я смогу выследить. Кто-то, против кого я смогу обратить свою ярость. Если Арийское Братство преследует меня, я хочу знать, кто был зачинщиком, который пошел против прямого приказа Годфри и решил убить меня.

— Коричневый ублюдок, — стонет он, пытаясь пнуть меня из последних сил.

Я опускаю голову на грудь, издавая горький смешок. — Последний шанс? Я могу оставить тебя в живых, если ты решишь сотрудничать. — Я не хочу нести ответственность за ненужную смерть, но я и не настолько глуп, чтобы позволить ему уйти без расплаты.

Он качает головой и выплевывает свои слова. — Делай, что считаешь нужным, Натаниэль Вела. Ты уже мертвец. Мы просто еще не убили тебя.

Я встаю на одно колено, обхватив его лицо ладонями. У него светлые усы, блестящая лысина и татуировка арийского воина на щеке. Он ухмыляется, когда я одним резким движением ломаю ему шею, ломая позвоночник.

Его голова странно расположена на траве, глупая улыбка и широко раскрытые глаза теперь смотрят на меня, а не в небо.

Бросить его в фургон вместе с винтовкой не займет много времени. Мой двигатель уже набирает обороты, прежде чем я бросаю зажженную спичку в открытую дверцу бензобака через окно Стеллы. Мое место преступления вспыхивает позади меня, создавая прогорклое облако сгоревшей плоти и бензина, когда я удаляюсь. Мои глаза покалывают, а в горле першит, но это не из-за того, что дуновение огня проникает в мои легкие. Нет. Что меня больше всего поражает по дороге домой, так это тот факт, что я официально осквернен грехом. Я не убийца, я убийца. Самооборона или нет, но я забрал три жизни, а мне едва исполнилось двадцать семь.

Я убил трех человек, двоих из них преднамеренно, не только чтобы остановить их, но и покончить с ними. Я не колебался. Я и глазом не моргнул. Черт, я даже не вздрогнул. Я рискнул прямо на чертовой территории серийных убийц, с такими соседями, как Тед Банди и Джеффри Дамер, чтобы сопровождать мой новый титул.

Кто-то собирает марки. Некоторые монеты. Таксидермия. Чертовы карты. Я собираю сожаления. Они не занимают много места, во всяком случае, физически. Но внутри. . .они занимают. Они проедают. Они разрушают.

Потому что это то, что касается сожалений. Это ошибки, оставившие шрамы. Жестокие, чувствительные, жгучие раны.

Я не чувствую угрызений совести за убийство этих трех ублюдков, но мне жаль ее .

Может быть, поэтому я пинком открываю дверь подвала, как только возвращаюсь домой.

«Вегетарианские чипотле». Завернутый в фольгу буррито стучит ей по плечу, когда я бросаю его ей в тело. Она лежит на полу, лицом к плитке. Я должен быть зол на нее за то, что она не поговорила со мной вчера. Поправка: Я злюсь на нее за то, что она не разговаривала со мной вчера.

Я злюсь.

На нее.

На меня.

На всех.

Особенно на всех. И снова жизнь нанесла мне нокаутирующий удар прямо в лицо. Знает ли Годфри о том, что меня разыскивает AB? И какая от него польза, если он даже не может удержать плохих парней на расстоянии?

Горошек не двигается. Может она спит. Сомневаюсь. Она слишком умна и бдительна, и живет ради своих пятнадцатиминутных перерывов на ванную и еду. Взглянув на стену, я замечаю, что сегодня она не нарисовала мелом белую полосу.