Я сглатываю, точно зная, куда оно идет. Она попыталась ударить его и получила удар. Рикошет был слишком сильным, и она рассыпалась.

— Знаешь ли ты, что в последний раз я видела маму, когда мне было пятнадцать, а последний раз я разговаривала с ней до того, как достигла возраста, позволяющего пить? Кэмден был моей первой честной попыткой установить настоящие человеческие отношения с кем-то, кто не был Престоном... и это бумерангом ударило мне прямо в лицо, сломав при этом все кости.

— Скажи мне, что ты не отрезала ему яйца, — ворчу я. Не то чтобы это удержало меня от того, чтобы попросить ее сосать мои, но это почти единственная причина, по которой я вижу, что Годфри и Себастьян так сильно ее ненавидят. Горошек хихикает. Очередной раз.

Мое сердце заикается. . .очередной раз.

Мой член дергается под этот восхитительный звук. . . снова .

— Однажды Кэмден вернулся домой и обнаружил, что он совершенно пуст. Я съехала и первым рейсом вернулась в США. Я также пожертвовала всю его мебель, одежду и вещи в Фонд Октавии, потому что я такая милая. Банковские счета, к которым у меня был доступ, были опустошены, деньги были переведены на оффшорный счет на Британских Виргинских островах на мое имя. К тому времени, когда он узнал, что стал намного менее богатым и очень одиноким, я потягивала девственную Кровавую Мэри в первом классе. Однако я была достаточно умна, чтобы не возвращаться домой.

— Я уехала жить в Нью-Йорк. Яблоко было большим, и я с удовольствием его откусила. Лондон открыл мои чакры большого города, и я была более чем счастлива раствориться в толпе и превратиться в еще одного безликого студента в Бушлате. Я прошла несколько курсов в колледже и жила на украденное состояние Кэмдена, поддерживая связь с братом и отцом по телефону.

— Пока однажды не позвонил папа и не сказал, что случилось ЧП. Престон исчез. Никто не знал, где он.

— Я поспешила домой, села на первый же рейс в Сан-Франциско и всю дорогу плакала. Я чувствовала себя достаточно виноватой из-за того, что покинула Престона, когда переехала в Лондон, но это уже было слишком.

— Впервые за более чем два года я вошла в дом своей семьи, а Престона там не было. Но знаешь, кто был? Годфри, Себастьян и Кэмден.

Я втягиваю воздух, глаза горят, пока мои веки не поддаются и не трепещут.

— Я пошла прямо в засаду, идеально организованную моим собственным отцом. Он продолжал плакать и биться головой о стену, напевая, что ему жаль, что еще больше меня бесило. Папа сказал, что они сказали ему, что убьют его, если он не сдаст меня. Лучше я, чем он, верно?

Я не отвечаю, потому что не могу контролировать то, что вот-вот вылетит из моего рта.

— Мужчины усадили меня и объяснили, что, несмотря ни на что, Кэмден все еще любит меня, даже прощает. Ты можешь в это поверить? — Горький смех ускользает от этих розовых губ. — Простил, но не забыл. Вот почему с этого момента все должно было немного измениться. Он собирался оставить меня в качестве своей «государственной части». Что он сделал со мной тогда… — Она задыхается от рыданий. Моя грудь чертовски болит. Почему ты, Кантри Клаб?

— Он сломал меня. Они все сделали. Он, Годфри, Себ. . .меня заперли в квартире, недалеко от офиса Годфри, и я стала развлечением. Чистым, дешевым развлечением. Домашнее животное. Ни мобильного телефона, ни друзей, ни семьи. Только я и два моих бандита-охранника. И они пришли за мной. Они приходили каждую неделю.

— Иногда это был Кэмден, который навещал меня и играл с моим телом.

— Иногда именно Годфри хотел повеселиться.

— Я была шлюхой. Ничто, никто. Единственный, кто меня не трогал, был Себастьян. Нет. Себастьяну нравилось смотреть. Гетеро-секс был не в его вкусе, ему не нравилось смотреть, как они трахают меня. Он кончал, наблюдая, как они причиняют мне боль. Моя боль приносила ему удовольствие, и когда я закричала, он кончил. Пока, через некоторое время, я перестала кричать. Просто назло им.

Сбросив одеяло и вскочив на ноги, я ударяю кулаком по стене, прежде чем отправиться в ванную, чтобы сбежать в укрытие. Ее голос преследует меня.

— Годфри сказал, что время имеет значение, поэтому у нас были временные рамки. Каждый раз, когда он входил в спальню, чтобы снять с меня одежду и человечность, он переворачивал на ближайшем комоде трехногие 30-минутные песочные часы. Он сказал, что все закончится через тридцать минут или меньше, потому что не хочет тратить слишком много времени на такую шлюху, как я. Мне приходилось смотреть на эти песочные часы каждый день и каждую ночь и молча ненавидеть их. Каждый раз, когда я разбивала песочные часы, на следующий день он приносил новые. К тому времени, когда я вырвалась на свободу, комната была усеяна десятками их, уставившихся на меня, дразнящих меня, напоминающих мне, что жизнь продолжается и что время движется без меня. Самое смешное, что Кэмден не знал, что его отец насилует меня. Он думал, что я исключительно его. Когда я попыталсь рассказать ему о его отце, он мне не поверил. Сказал, что не все отцы такие ублюдки, как мой. Тогда Годфри накажет меня за то, что я его сдала.

Я бью зеркало над раковиной. Паутина крови разрывает мое отражение, тревожа мои фальшивые взгляды правдой моего уродства. Если Горошек говорит правду, я самый большой мудак, который ходит по этой земле, а Годфри Арчер мертвец.

— У меня никогда не было шанса, Бит, пока я его не получила. Однажды ночью я рискнула. Я сделала то, чего они не могли предвидеть или ожидать.

— Я сопротивлялась.

— У меня в квартире не было даже ножа для масла, зато были пластиковые стаканчики. Я украла зажигалку у одного из моих охранников и приготовила оружие в ванной. Сожгла пластик чашки, вылепила из нее копье. . .