— Ну, ёбти, — вырвалось у меня, и чтобы исправиться, я крикнул: — Здравствуйте, Светлана Алексеевна.

— Я тоже рада тебя видеть, Санечка, — тётю Свету не смутило моё грубоватое приветствие.

Тётка обняла и поцеловала Веру, повернулась ко мне и великодушно предложила:

— Ну, Санечка, давай и тебя поцелую.

Она обняла меня за шею, но не поцеловала, а только громко и звонко чмокнула. Ухо у меня сразу оглохло. Около минуты, этот коварный чмок носился по моей барабанной перепонке, в поисках выхода. Наверное, всё же обиделась за моё «ёбти», решил я.

— Стойте, подождите, — тётя Света взяла нас под руки. — Сейчас я вас познакомлю. Ну, где ты там?

Из машины, с пассажирской стороны, вылез и направился к нам мужчина. Высокий, лет тридцати, безупречно одетый. Под не застёгнутым серым пальто был тёмный костюм, а белая рубашка и белый шарфик светились в сумерках, как и его улыбка. Пока я гадал, что это за пижон, тётя Света нас представила:

— Это моя Верочка, это её Саша. А это Андрис.

— Чей? — спросил я.

— В каком смысле «чей»? — не поняла тётка.

— Ну, Вера — ваша, я — Верин, а он чей? — пояснил я свой вопрос.

— А, — дошло до тётки, она призадумалась на мгновенье и ответила: — «Чей, чей», — да ничей. Чего пристал? Он прибалт. А они пока ничьи, — независимые, пока.

— Я латыш, Светлана Алексеевна, — с подчёркнутым акцентом отозвался прибалт. Оставляя рот растянутым в идеальную улыбку, Андрис сглотнул слюну, вместе с обидой за великорусский шовинизм, проявленный тётей Светой.

Тётка даже бровью не повела в его сторону. Тётя Света отвела нас от прибалта в сторону и начала говорить вполголоса:

— Я его не просто так с собой взяла. Он меня домой повезёт. А я сегодня напиться хочу, до безобразия. Поможешь мне, Санечка?

— Прям в дрыбадан? — уточнил я.

— Ну, да, — кивнула тётка.

— В зюзю, что ли?

— Угу.

— В хлам, в сиськи, в лоскуты, до поросячего визгу?

— Угу, угу, — соглашалась тётка.

— Ладно, помогу. Почему не помочь хорошему человеку, — согласился я. Тётка расплылась.

Оказывается, тётя Света, через каких-то важных людей, уже заказала для нас банкетный зал в ресторане. У тёти Светы были хорошие связи. Ресторан, который она выбрала, никогда не был открыт для простых людей. Тёткино приглашение оказалось очень кстати. Оно освобождало нас от позорного разувания перед дверью Ленкиной квартиры. Оставалось предупредить Штольца о невозможности нашего участия в соревнованиях на звание лучшей свидетельской пары. Мы объяснили всё тётке, и она взялась это устроить. Она сказала, что Андрис прекрасно справится с этим, а нас уже ждёт накрытый стол в ресторане. Прибалт подвёз нас к ресторану и двинулся дальше по Ленкину адресу.

В ресторане тётку встречали, как любимую родственницу. Директор лично приветствовал нас на входе. Он представил нам администраторшу и проводил нас в банкетный зал к большому столу, человек на двенадцать, в центре зала. Других клиентов в зале не было, кроме нас. Тётке не понравился яркое освещение, и через минуту, на стол уже выставили светильники в виде канделябров. Обслуживать нас администратор поставила двух официантов. Одним из них оказался Соломон. Он делал вид, что мы незнакомы. Когда администратор представила его как Илариона, я крикнул:

— Привет, Соломон!

Лицо Соломона покрылось пятнами. Он покосился на администраторшу. Она мягко улыбнулась, и Соломон ответил мне механическим кивком головы. Пока тётка разбиралась с обстановкой и меню, приехал прибалт. Он доложил тётке, что её поручение выполнено, что мама Ленки просит нас не беспокоиться, и желает нам хорошо провести время. Хотел бы я видеть, с каким лицом Ленкина мама выдавливала из себя эти пожелания.

Тётка посадила меня рядом с собой, а напротив посадила Веру и прибалта.

— Та сторона непьющая, а мы начнём. Наливай, Санечка, — тётя Света разложила по тарелкам закуску, мне и себе. — А ты, Андрис, поухаживай за Верочкой. Смотри, чтобы ей не было скучно.

Тётка распорядилась, чтобы включили музыку. Не очень громко, но я всё равно не мог слышать, о чём говорили прибалт и Вера. По отдельным фразам, можно было разобрать только то, что акцент у прибалта усилился.

Поначалу, между рюмками, тётка рассказывала мне о жизни в Москве, о подковёрных процессах во власти, о грядущих переменах, о новых возможностях в коммерции, о близкой кончине Советского Союза. Я, честно говоря, посчитал всю эту информацию пустыми московскими разговорами. За московской интеллигентской публикой всегда водился такой грешок, как словоблудие с фигой в кармане. Потом тётка завела разговор о Вере. Тётя Света интересовалась, известно ли мне что-нибудь о планах Веры на будущее, давно ли не появлялся её отец, не удалось ли мне что-нибудь узнать о его работе. Важнее всего, для тётки, было знать, как бы Вера отнеслась к переезду в Москву. Тётя Света заверила меня, что готова отдать квартиру деда-академика в распоряжение Веры по первому её слову, хоть сегодня. Она ещё, странным образом, намекала мне, что я тоже заинтересован в этом. Якобы, в московской квартире нам с Верой будет лучше. Я не стал говорить тётке, что у меня свои планы, я только спросил:

— Так вы уже и нотариуса с собой привезли? — кивнул я в сторону Андриса.

— Кого? Его? — тётка сделала пьяное загадочное лицо. — Он не нотариус. Он знаешь кто?

— Ну?

— Сначала выпьем, — тетя Света подвинула свою рюмку.

Я налил нам, а тётя Света очень неряшливо раскидала по нашим тарелкам салаты. Мы выпили.

— Он психолог, — прошептала мне на ухо тётя Света, — он должен составить её портрет… психологический. Чтобы помочь её в Москву перетащить.

— А я подумал сначала, что он ваш любовник. У него взгляд и повадки альфонса.