– У тебя отличный защитный механизм, Ригель, – сказал психолог спокойно и с некоторым сожалением, так как это был не комплимент. – Сегодня ты решил, что я ничем не могу тебе помочь. Но однажды, может быть, ты поймешь, что, вместо того чтобы защищать тебя, этот механизм тебя истощает.

Я подняла взгляд от чашки, которую держала обеими руками, и посмотрела на безмолвную фигуру передо мной. Ригель сидел за роялем. Волосы упали ему на лицо, а пальцы медленно и рассеянно скользили по клавишам. По дому разливалась неровная тихая мелодия. Так продолжалось с тех пор, как мы вернулись домой.

Когда дверь кабинета открылась, первое, что я увидела, было хмурое лицо психолога, следом показался Ригель, чье лицо было не веселее.

Всю обратную дорогу он молчал. Ригель, понятное дело, не из болтливых, но по его молчанию я догадалась, что встреча с психологом прошла не очень гладко.

Я подошла и поставила рядом с ним дымящуюся чашку, заодно напомнив, что я здесь, рядом с ним.

– Все в порядке? – мягко спросила я.

Ригель не повернулся, просто кивнул.

– Ригель, что случилось сегодня у психолога?

Я старалась быть максимально деликатной, потому что боялась показаться навязчивой. Я переживала за него и хотела подбодрить.

– Ничего особенного, – лаконично ответил он.

– Ты выглядел… расстроенным.

Я искала его взгляд, но тщетно. Ригель уставился на белые клавиши, словно перед ним раскрылся целый мир, видимый лишь ему одному.

– Он думал, что может в меня забраться, – пробормотал он, уверенный, что я его пойму. – Думал, что может пошарить у меня внутри.

– И в этом была его ошибка? – прошептала я.

– Нет, – ответил он, закрывая глаза, – ошибка – думать, что я ему это позволю.

Как бы мне хотелось сейчас не чувствовать жгучую пустоту в груди, но, к сожалению, я не могла контролировать эмоции.

Это и моя ошибка, хотела я признаться, но промолчала, опасаясь его ответной реакции.

Ригель замкнутый, сложный и не терпящий сентиментальности человек, но прежде всего он уникальный. Я давно поняла, что он установил барьер между собой и миром, барьер, который врос в его сердце, легкие и кости, став частью его самого.

Но я знала и то, что за этим барьером сияла вселенная, сотканная из тьмы и бархата. В эту редкую и прекрасную галактику я и хотела проникнуть – медленно, осторожно, не причиняя ему боли.

Я не собиралась его менять или, что еще хуже, исправлять. Я не собиралась изгонять его демонов, а просто хотела сидеть с ними под куполом из звезд и молча их пересчитывать.

Откроет ли он когда-нибудь эту дверь для меня?

Я опустила голову, охваченная страхами. Несмотря на то что мы сблизились, в некоторые моменты мы снова оказывались по разные стороны невидимой границы и не могли друг друга понять.

Я повернулась, чтобы уйти и ненадолго оставить его в покое, но что-то помешало мне отойти от рояля – рука вокруг моего запястья. Ригель медленно поднял лицо. Его глаза встретились с моими, и через мгновение я выполнила их молчаливую просьбу: села рядом с ним на табурет. Ригель обнял меня за плечи и привлек к себе. По позвоночнику пробежала дрожь, когда в следующее мгновение я почувствовала тепло его тела и ощутила такое яркое и сильное счастье, что у меня закружилась голова. Я все еще не привыкла к тому, что могу к нему прикасаться. Это странное и прекрасное ощущение всякий раз было для меня новым, ошеломительным и вызывало головокружение. Я уткнулась головой в изгиб его шеи, положила руки на его пульсирующую грудь. Ригель тихо вздохнул, как будто расслабляясь.

Я подумала, что, если бы мы были сделаны из одной и той же нежности, он наклонил бы голову и прижался к моей щеке.

– О чем ты думаешь, когда играешь? – спросила я через некоторое время, мой голос звучал так же тихо, как медленная мелодия, льющаяся из-под пальцев Ригеля.

– В эти моменты я стараюсь ни о чем не думать.

– И получается?

– Не очень.

Я никогда не слышала, чтобы он играл что-то веселое, радостное. Его руки рождали красивые, проникновенные, но очень печальные мелодии.

– Если тебе от этого грустно, зачем ты это делаешь?

Я смотрела на его губы, ожидая, когда он заговорит.

– Есть вещи, которые сильнее нас, – загадочно ответил он. – Вещи, которые являются частью нас и не могут быть отменены, даже если мы этого захотим.

Я смотрела на его пальцы, плавно скользящие по клавишам, и меня осенила догадка.

– Музыка напоминает тебе о… Ней?

Память о кураторше все еще порождала монстров в моих кошмарах. Ригель признался, что ненавидит ее, но все же носит в себе ее образ с детства.