– Ну, – тихо выдохнула я, – хоть столько…

Ригель скользнул рукой по моей талии и притянул меня к себе. Я уперлась в матрас, чтобы на него не упасть, но это было бесполезно: я оказалась в тисках.

– Ригель, – пробормотала я, застигнутая врасплох, – что ты делаешь?

Я порывалась отстраниться, но он обнял меня двумя руками и прижал к себе. Прежде чем я успела сказать что-то еще, он прижался губами к моему уху и дерзко прорычал:

– Ты же не откажешь мне в коротком… телесном контакте?

Я покраснела, его теплое прикосновение напомнило мне, как сильно я по нему соскучилась. Ригель уткнулся лицом мне в шею и вдохнул мой запах, поглаживая шею. Я почувствовала, как его легкие медленно раскрываются, наполняются воздухом.

– Ригель, мы в общественном месте, – напомнила я, еще больше краснея.

– Ммм…

– Если кто-нибудь войдет…

Он медленно вытянул блузку из джинсов, открыв рукам путь к моему голому телу. Я затаила дыхание.

– Ригель, ты же не хочешь снова рассердить старшую мед… – Я задохнулась и от неожиданности широко распахнула глаза: он только что укусил меня за шею.

– Ригель!

Время залечило не одну рану.

Билли с Мики тоже дали мне повод для радости и возможность вздохнуть с облегчением. Случившееся со мной заставило их задуматься о том, что жизнь очень непредсказуема и глупо тратить время на ссоры и недоразумения. Они наконец нашли в себе силы поговорить, и, хотя ни та ни другая не поделились со мной подробностями разговора, я поняла, что буря миновала.

Однажды я даже видела, как они шли в школу, взявшись за руки. Глядя в чистые глаза обеих, я поняла, что этот жест лишь знак примирения любящих друг друга подруг. Тем не менее, внимательно всматриваясь в Мики, я не увидела в ней ни меланхолии, ни разочарования. Наверное, желание снова общаться с Билли, очень важным для нее человеком, превосходило любые желания сердца. Конечно, что-то изменилось и их дружба не была такой, как прежде, но, видя их переплетенные руки, я поняла, что со временем их отношения придут в равновесие и они всегда будут участвовать в жизни друг друга.

В один из дней я пригласила их к себе, чтобы вместе сделать домашку. И когда мы сидели за столом, я раскрыла им свое сердце, как книгу. Я все им рассказала о себе.

О том, как потеряв родителей, вошла в ворота сиротского приюта одинокая пятилетняя девочка; как мои дни в Склепе превратились в годы. Рассказала и о кураторше, которая вырывала из нас индивидуальность, как вырывают страницы из книг, которые не жалко рвать.

А потом я рассказала им о Ригеле, ничего не упустив, вспомнив все укусы и обиды, секреты и невысказанные слова, мгновения, которые, как оказалось, связали нас прочной нитью судьбы.

Я рассказала им нашу историю и поняла, что, если бы у меня была возможность что-то в ней изменить, то я не переписала бы ни странички. Даже если она грустная и нестройная, а для многих даже и непонятная… Мне нужна только эта история, другой не надо.

Больничные дела продвигались: Ригель шел на поправку. С него сняли повязки, и началась реабилитация. Не знаю, сколько цветов мне пришлось преподнести старшей медсестре в качестве извинения за пациента, при общении с которым постоянно возникали так называемые недоразумения.

Всех волновала дальнейшая судьба Ригеля.

Поскольку Ригель больше не был членом семьи Миллиган, он должен вернуться в Склеп, но Анна сделала все, чтобы его туда не отправили. Она позвонила всем, кому могла, сходила в Социальную службу по защите детей и объяснила, что, учитывая болезнь, от которой страдал Ригель, он должен жить недалеко, чтобы поддерживать с нами постоянную связь. Это поможет ему сохранять душевное равновесие, которое крайне важно для его общего самочувствия. В подтверждение Анна предоставила медицинское заключение, в котором подчеркивалось, что психологическое состояние Ригеля влияет на интенсивность и продолжительность приступов: в состоянии душевного спокойствия обострения случались редко и проходили быстрее, в то время как стресс лишь усиливал болевые симптомы.

Наконец, к большому облегчению для всех нас, органы опеки сообщили, что переведут Ригеля в приют Святого Иосифа – в тот, где жила Аделина.

«Святой Иосиф» находился всего в нескольких автобусных остановках от нас. Тамошний директор, коренастый мужчина, был, по словам Аделины, хоть и сварливым, но очень хорошим человеком. Глядя в ее искренние глаза, я не могла не порадоваться тому, что Ригель будет там не один.

Что касается школы, то Анна еще в самом начале оплатила весь год учебы, так что мы доучивались вместе.

Как и в другие вечера, коих было бессчетное количество, мои шаги эхом разносились по пустому больничному коридору. И все же мне трудно представить, что завтра я сюда не вернусь.

Я остановилась перед знакомой палатой. Кровать была заправлена, стула у стены уже не было. Ничего не лежало на прикроватной тумбочке, и цветов, разбавлявших сплошную белизну, больше нет.

Вот и пришла пора отсюда уходить…

Стоя на пороге, я любовалась профилем Ригеля на фоне окна. Снаружи багровел закат, на стеклах блестели капли недавнего дождя. Облака пылали огненно-красным, и свет, разлившийся в воздухе, казался способным на все.