– Благодарю вас, ваша честь, присяжные заседатели, – сказал прокурор после разъяснения дела и оглашения обвинения. – С вашего позволения я начну опрос свидетелей.

– Продолжайте!

Мужчина кивком поблагодарил судью, а затем повернулся лицом к слушателям.

– Я вызываю Нику Миллиган в качестве первого свидетеля.

Я вздрогнула как от толчка. Назвали мое имя. Я первая.

Я встала и, мелко дрожа, вышла вперед. Мое тело казалось чужим. Колкий воздух царапал кожу на руках. Я шла в тишине, стараясь не смотреть на людей, которые, как немые роботы, медленно-медленно поворачивали головы вслед за мной. В ушах у меня стоял гул их голосов, хотя все молчали.

Через несколько мгновений судебный пристав взял с меня обещание говорить правду, а затем указал на свидетельскую трибуну, куда я прошла под пристальными взглядами присяжных.

Жилет душил меня, руки вспотели. Я сидела на краешке стула, плотно сжав колени и сцепив пальцы в замок. Смотреть по сторонам я не решалась, поэтому вперила взгляд в пространство перед собой.

– Пожалуйста, мисс, назовите свое имя для протокола, – сказал прокурор.

– Ника Миллиган.

– Вы проживаете на Бакери-стрит в доме номер сто двадцать три?

– Да.

– Два года назад вы прошли через процедуру удочерения, верно?

– Верно, – ответила я тихим голосом.

– Ваша прежняя фамилия Довер. Вы это подтверждаете?

Я снова ответила утвердительно, и прокурор прошелся перед трибуной, прежде чем продолжитть:

– Значит, вы носили имя Ника Довер, будучи одной из воспитанниц приюта «Санникрик-Хоум».

– Да, – пробормотала я.

– А миссис Стокер в то время руководила учреждением?

Мороз по коже. Время остановилось. Какая-то внутренняя сила заставила меня поднять глаза и посмотреть в лицо реальности. И я увидела ее.

Она сидела за столом, застывшая и бледная, как будто сошедшая со старой фотографии. Я смотрела на женщину, которая украла мои детские мечты, и время словно обратилось вспять. Она была все та же, разве что постарела.

Колючие, как булавки, холодные глаза, короткие седые волосы, грубое, посеревшее от никотина и алкоголя лицо, неухоженный вид. Под кофтой угадывались все еще сильные предплечья, большие жилистые руки, под которыми нередко хрустели мои ребра.

Я смотрела на нее, а она – на меня. На ее лице все сильнее проступало недоумение, по мере того как ее жесткие глаза скользили по мне и как будто не узнавали в хорошо одетой и цветущей девушке замарашку Нику, маленькую мерзавку с дурацкими пластырями на пальцах и плаксивыми глазенками.

Странное безумие овладело моим сердцем. В висках пульсировало, сердце громко стучало. Казалось, кто-то только что вывернул мою душу наизнанку.

– Мисс Миллиган?

– Да, – прошептала я неузнаваемым голосом и сцепила покрепче пальцы, чтобы никто не заметил, как они дрожат.

– Отвечайте на вопрос.

– Да. Она руководила учреждением.

В груди у меня что-то корчилось, извивалось, грозило задушить меня. Я изо всех сил сопротивлялась этим ощущениям, цепляясь взглядом за прокурора, за скамейки со слушателями, за столы и стулья, лишь бы удержаться в настоящем моменте. Что психолог советовал мне делать в таких случаях? Я забыла. С его помощью я столько раз давала кураторше бой в своей голове, но столкновение с ней в реальности было похоже на сбывшийся кошмар.

Обвинитель продолжал задавать вопросы. Я отвечала медленно, преодолевая неуверенность, выталкивая наружу застрявшие в горле слова, делая голос громче, когда он угасал, но больше не позволяла себе пауз.

Я хотела, чтобы она увидела, какой стала девочка, бегавшая за облаками в небе. Хотела показать ей, что я не сдалась и осуществила свою мечту.

Надо, чтобы она увидела меня такой, какая я есть, увидела силу в моих сияющих глазах, даже если в моей груди билось трепетное сердце бабочки.

Тем не менее во время опроса я ни разу не взглянула ей в лицо.

– Спасибо. У меня больше нет вопросов, ваша честь.

Прокурор сел на место, вооруженный моими заявлениями, и тут настала очередь защитника.

Адвокат Маргарет задавал вопросы, пытаясь сбить меня с толку, но я не поддавалась на его уловки. Я не противоречила себе, не отказывалась от своих слов, потому что вопреки опасениям ничего не забылось, тем более что воспоминания в буквальном смысле врезались мне в кожу. Я дополняла свои показания новыми подробностями, чем, похоже, усугубляла положение обвиняемой, потому что адвокат в какой-то момент решил отступить:

– Достаточно, мисс Миллиган.

У меня получилось.

Я взглянула на присяжных. Помимо прочих эмоций их лица выражали неодобрение, напряжение и недоумение. Я только что закончила рассказывать о том, как она связала меня в подвале и оставила там одну корчиться в страхе. Как мои губы трескались от криков и жажды. Как она угрожала вырвать мне ногти, если я не перестану царапать кожаные ремни.

Потом я повернулась и встретила взгляд Маргарет. Она сверлила меня своими темными острыми глазами, как будто наконец узнала меня. Затем она улыбнулась. Такая же улыбка была у нее на лице, когда она закрывала за собой дверь подвала. Она так же улыбалась, когда я униженно цеплялась за ее юбку. Эта кривая, отвратительная улыбка всегда означала ее победу надо мной.