Горячая, как красная лава, обида поднялась из груди к горлу, мне стало трудно дышать.

Я быстро встала и по требованию судьи сошла с трибуны, потная и дрожащая. Кровь пульсировала в висках, тело била нервная дрожь. Уже почти дойдя до своего стула, я свернула в сторону, схватилась за дверную ручку и выскочила из зала суда.

В туалете я уцепилась за унитаз и вместе с желчью извергла из себя всю тоску, разъедавшую душу. Пот лился с меня ручьем. От рвотных судорог на глазах выступили слезы, и я снова увидела ее там, в зале, ее издевательскую улыбку, которая даже спустя столько лет вызывала во мне боль.

Для нее я оставалась грязной маленькой девочкой, которая старалась быть умницей.

Ко мне прикоснулись чьи-то руки, они искали контакта со мной, но я увернулась: на душе было тошно, мозг отвергал любые прикосновения. Я оттолкнула чьи-то пальцы, которые настойчиво хватали меня за плечи, откуда-то издалека доносился знакомый голос, призывающий меня успокоиться.

– Пустите! Нет! Оставьте!

Вразумить меня пыталась Асия, которой пришлось прикрываться руками от моих защитных тычков. Может, ей было больно, но я мало что сейчас соображала. Наконец она ухватила меня за плечи и хорошенько встряхнула.

– Все хорошо, Ника, все закончилось. Ты молодчина. Ты просто умница.

Я попыталась вырваться, но она обхватила меня обеими руками и крепко прижала к себе. Асия была сильнее меня, и в конце концов я затихла. Ее руки не были мягкими, как у Анны, и не были такими теплыми, как у Аделины, но они удержали меня. И пусть мы были из разных реальностей, если не из разных вселенных, я дала волю слезам и позволила Асии прикоснуться к сердцу той маленькой девочки, которую всегда скрывала от чужих глаз.

В тот вечер я бесконечно долго стояла в душе. Смыла с себя пот, боль и мурашки, прилипшие к коже. Смыла запах страха, царапины на запястьях и все, что осталось от того дня.

Потом со скукоженной душой и пустыми глазами я добралась до квартиры Ригеля. Моя жизнь казалась мне смазанной картинкой, словно с нее стерли добрую часть переживаний и событий. Я испытывала острую необходимость хотя бы немного побыть рядом с Ригелем, подышать с ним одним воздухом, почувствовать нашу близость, потому что во мраке, в который я иногда погружалась, он был единственным источником света, способным принести мне облегчение. Ригель не догадывался, какую власть надо мной имел.

Темноту Ригель превращал в бархат. Он прикасался к моему замершему сердцу, и оно снова билось ровно и спокойно, как будто Ригель знал тайную мелодию, которая вращала его сложные шестеренки. В его глазах был рай, а на губах – ад, и эта истина не требовала доказательств.

Я повернула ключ в замке и открыла дверь. Ради приличия следовало хотя бы постучать, но когда я уловила в воздухе запах его парфюма, то без колебаний переступила порог. Бросила сумку на банкетку и сняла куртку, заметив в комнате свет от настольной лампы.

Я ожидала увидеть там Ригеля, но нашла только открытую книгу о движении спутников, стакан воды, тарелку с крошками и листочки, исписанные его изящным почерком. Я погладила ручку, оставленную в бороздке между книжными страницами, и представила прекрасное лицо Ригеля, освещенное лампой, и его внимательные глаза, которые скользили по этим строчкам. Он всегда был очень сосредоточен, когда читал.

В следующий момент я почувствовала его у себя за спиной. Я резко обернулась, потому что знала его разбойничью привычку бесшумно двигаться в темноте.

– Надеюсь, ты мне все объяснишь.

Он стоял в дверях, ужасный и прекрасный. Его глаза пронзали комнатный полумрак и, как всегда, вызывали во мне дрожь. В руке Ригель держал свернутую трубочкой вечернюю газету, и нетрудно было догадаться, что в ней написано. История о «Санникрике» облетела всю страну.

Он подошел и швырнул газету на стол, не спуская с меня грозного взгляда. Запах его духов еще больше волновал мое сердце. И хотя сейчас глаза Ригеля отталкивали и кололись, никогда еще мое тело не чувствовало так остро, что оно целиком и полностью принадлежит ему.

– Почему? Почему ты мне не сказала?

Он был на меня зол. Очень.

Ригель хотел бы быть там. Мое поведение ему не понравилось, и мысль о том, что он не находился рядом со мной, столкнулась в нем с первобытным инстинктом защитника, возбуждавшим сердце.

Вот бы просто нырнуть в его объятия, прижаться к груди и почувствовать себя в безопасности. Но я понимала, что мне не избежать тяжелого разговора, если Ригель просит объяснений.

– Если бы я сказала, ты бы пришел, – прошептала я. – А как раз этого я и не хотела.