Единственным плюсом в пользу предложения посидеть на кухне Яна является понимание, что в постели с ним сейчас все равно не усну. Снова на эмоциях. В очередной раз расшатало. Взбодрило так, что и стоять неподвижно трудно, не то что лежать.

Нечаев уходит.

Я поглядываю. На него. И на вещи, которые он оставил на банкетке в гардеробной. Косметичка манит, сигнализацией орет.

Но…

Эта проклятая квартира, которая занимает весь этаж – одно сплошное пространство. Стандартного разделения на комнаты нет. Скорее на зоны. Нормальная стена есть только на выходе в прихожую. Все остальное условно. Стою у открытых шкафов гардеробной и вижу Яна у кухонного гарнитура. Он меня, соответственно, тоже видит.

Со вздохом наклоняюсь, чтобы достать из сумки пижаму – шелковые рубашку и штаны. Промокаю волосы полотенцем, позволяю влажным прядям упасть за спину. Пластырь с запястья приходится снять, слишком истрепался.

Перевожу дыхание и иду в сторону кухни.

– Всегда в таком виде спишь? – оценивает Нечаев со сквозящим недовольством. – Или ради меня «постаралась»?

Обидно, хоть ты как убеждай себя, что должно быть все равно.

– Ради тебя. Не хотела, чтобы решил, будто я тебя соблазняю, – толкаю несколько резко.

– Разумно, – одобряет едко. – Соблазнять меня не надо. Сам справлюсь.

От взгляда, которым пронизывает, окатывает жаром с головы до ног. И глухая пижама не спасает.

– Садись, – выдыхает явно сердито.

Отворачиваясь к плите, что-то помешивает.

Слепну от слез и едва сдерживаю стон, когда в памяти мелькают подобные кадры из прошлого.

Ноги не слушаются, но кое-как я добираюсь до островка. Вцепившись в столешницу, забираюсь на высокий стул.

Едва перевожу дыхание, как в уши сквозь звон бьется требовательный голос Яна.

– Я буду задавать вопросы. Ты отвечать.

– И не надейся! – выпаливаю.

Резко втягиваю воздух. И замираю, когда он оборачивается. Медленно так… Смерив одним лишь взглядом, смиряет.

Хочется забиться в угол. К счастью, искать это укромное место оцепеневшее тело неспособно.

– В твоих интересах отвечать, Ю. Все, что ты не расскажешь, я раскопаю сам.

Солгу, если скажу, что это заявление не пугает. Пугает до озноба.

– Ну и какой в этом смысл, Ян? В чем, по-твоему, мотивация?

– В том, что у тебя есть шанс выбрать, как именно подать свою правду.

Сглатываю. И это не остается без внимания.

– Солгать? – лепечу, выдавая себя уже попросту с потрохами.

Нечаев поджимает губы, переводит дыхание и стискивает челюсти.

Это, пожалуй, все, что транслирует какие-то эмоции. Возвращаясь к плите, он использует самый запрещенный прием.

Говорит со мной тем тоном, которым я когда-то заслушивалась, когда он рассказывал о семье, о Боге, о вере, о силе, о чести… Все это сейчас усилено. Выросло в объемах вместе с ним.

И как я должна от этого защищаться?

На первых же словах покрываюсь мурашками.

– Нет, Ю. Не лгать. Ложь еще никого не спасала. Ложь – крайне недальновидная временная мера. Я в любом случае узнаю правду. У тебя есть возможность осветить ее эмоциями, чтобы я увидел то, что ты чувствовала, когда делала свой выбор.

Я снова сглатываю. И на этом все. Мне нечего сказать.

И мне… Мне, блядь, очень-очень страшно.

Я не готова вскрывать душу. Хватит того, что у меня после Яна все вены вспороты.

– Слышал, ты была беременна, когда выходила замуж, – говорит Нечаев, не меняя тона. А меня будто взрывной волной накрывает. – Что с ребенком?

– Ты… Совсем уже?.. Такое спрашивать? – хриплю, ощущая, как внутри вскипает болезненная злость.

– Какое, Ю? Что не так спросил?

– Реально не понимаешь? – дрожь в голосе выдает все нехорошее, что зреет внутри. – Отвяжись от меня, Нечаев! Не лезь в душу, Богом прошу! Иначе я тебя, черт меня подери, прокляну!

– Судя по всему, давно прокляла.

Меня бесит… Бесит то, что он так спокоен, тогда как меня разрывает на куски.

– Ты ни хрена не знаешь!

– Так расскажи мне, Ю.

Зубами скриплю. Натужно ноздрями воздух тяну.

Киплю, киплю… В боли своей варюсь.

– Да… Проклинала, конечно, – выцеживаю первую ложь, лишь бы убежать подальше от ответов, которые он ждет. И в свои же капканы попадаюсь. – Когда ты бросил меня, без единого слова укатил в свою чертову Германию, я отмыться от тебя не могла! Все только и говорили, какая Филатова подстилка – Нечаю дала!