Шрифт:
Ухмыляется, когда я на инстинктах тянусь. Расту, черт возьми.
Навстречу не идет.
Униженно краснею.
– Ты со своими психами справляться, кроме как через агрессию, не умеешь?
– У меня психи? – сиплю бездыханно. – Это у тебя белка какая-то! Придумал что-то…
Он смеется, чем пьянит сильнее глинтвейна.
– Белка мне не нужна. Заю хочу.
– Лилечке позвони…
– У меня к ней ни хрена нет.
– Зачем же ты?..
– Кончай, Ю, – просит, чаруя какими-то удивительно теплыми интонациями. – Да, косячил до тебя. Но потом ты все стерла. Я себе, блядь, даже не представляю, чтобы в этот ебаный промежуток кого-нибудь Заей назвал. И не в статусе дело. Хуй с ним. Суть в том, что ты выжгла умение любить, а с ним и какую-либо тягу к нежности. Ты последняя Зая. Моя. И я к тебе вернулся, чтобы попробовать еще раз, даже если в этот раз, на хрен, убьет.
Я очень стараюсь убедить себя в том, что эти слова не действуют… Что не потрясают… Что не наполняют жгучей радостью… Что не заливают душу светом…
Но…
Это очень трудно, учитывая то, как Ян смотрит и в буквальном смысле дышит на меня чувствами.
– Ты опоздал.
– Как показал сегодняшний вечер, нет.
– Это не повторится.
– Куда ты денешься… – усмехается. – Куда денешься, когда разденешься?
Тупо кайфует от того, что я не могу не выдавать.
– Ах… – задыхаюсь. – Отвали, – толкаю за миллисекунды до того, как он запечатывает рот.
Целует, и мои сумасшедшие чувства обретают новые силы.
Нас накрывает. Обоих накрывает.
Погребенные заживо. Под завалами обломков любви.
– Иуда, – шепчу ему, когда поднимает на руки, чтобы отнести в кровать.
Уголок чувственных губ приподнимается. И это последнее, что я вижу. Коснувшись подушки, смыкаю веки. Из-под ресниц выскальзывает слезинка. Скатившись по виску, она щекочет голову. Эти ощущения усиливает горячее дыхание, а затем успокаивает прикосновение теплых губ.
Кислород есть… А вдохнуть не сразу получается.
Вместе медлим.
Потому что на следующем приеме друг друга внутрь зависимость достигает неизлечимой стадии. Разбившись, прекращаю рвать. Вжимаюсь в твердое тело Яна, вцепляюсь в него руками и, вслушиваясь в его сердцебиение, засыпаю.
28
Не стоит меня провоцировать, Ю.
– Ты можешь не смотреть так? – выдыхает Ю явно взбешенно, прежде чем отправить ушную палочку, которой подтирала излишки наложенной на веко краски, в урну под раковиной.
– Как?
– У меня все из рук валится!
Я заметил. Все утро что-то гремит, хотя мы с тех пор, как проснулись, и парой слов не обмолвились.
– Это пояснение? Я при чем? – раскручиваю на разговор.
– Ян… – шипит предупреждающе.
На самом деле задыхается.
– Цеди, че уж.
– Что?
– Яд свой.
– Ян… – по вибрирующим интонациям это – своеобразная сирена.
Новый уровень опасности.
Прижимаю к пересохшим после затяжных поцелуев губам теплую керамическую чашку, чтобы вкусить приготовленный Юнией кофе. Лелея безумную надежду, что он не отравлен, медленно глотаю напиток. С той же беспечной ленивостью прикладываюсь к дымящей сигарете. Широко растопыриваю пальцы. Задевая шершавые губы, невольно морщусь от боли. Но взгляд с Ю не свожу.
– Из-за тебя все!
– Что все?
– Все валится! И вообще… Все!
– Все, – задумчиво раскатываю объемное определение на языке. – Действительно. Все.
– А ты, как я вижу, не согласен!
– Согласился же.
– Нет. Ты просто издеваешься!
– Смотри, – выдыхаю исключительно спокойно. Предусмотрительно откладывая чашку, изгибаю губы в подобии улыбки. – Ты то суковатой Сукэбан прикидываешься, то змеей ядовитой, то сумасшедшей белкой, то рыбой-пилой, – чисто и ровно обрисовываю ситуацию. Смотрю на нее не без подкола, но исключительно миролюбиво. – А издеваюсь все равно я?
– Ты… – задыхается. – Да ты просто ох… – даже испытывая гневное возмущение, продолжить не решается. Заявка на успех. Идем к победе. – Белка только твоя, Нечаев!
– Нет. У меня Зая.
– Если думаешь, что я твои манипуляции терпеть стану… – трясет перед моим лицом пальцем. Не шевелюсь, только бровь приподнимаю. – Ошибаешься!
Смеюсь, потому как, наблюдая феерический заход, рассчитывал на что-то более лютое от наэлектризованной Заи.
– Я не шучу, Ян!
– Я понял, Ю. Ты очень грозной стала.
– Снова издеваешься?
Улыбку давлю. Мотаю головой. Развожу руками.
Она бросается, будто в объятия. На самом деле стукнуть меня кулаком пытается. Перехватываю.
– Выдыхай, Пушок, – советую, балансируя между суровостью и неудержимым желанием ее дразнить.
– Прекрати… Серьезно, Ян! Я ужасно спала, – врет, не догадываясь, что мог контролировать всю ночь. – И вообще…
Замолкает, когда прижимаю к груди.
– Думаешь, я спал? – шепчу почти на беззвучном.
Юния напрягается. Кажется, вот-вот брыкаться и отпихивать начнет. Но проходят секунды наполненной ее сбившимся дыханием тишины, и она обмякает. А еще через мгновение обвивает руками мой торс. Поглаживая по спине, через рубашку касается там, где мне бы не хотелось... По шрамам ведь проходится. Но я принимаю решение перетерпеть.