В магистрате выделить хоть какие-то средства отказались напрочь. Я постоянно терроризировала их скандалами и жалобами (не зная еще, как полезны и незаменимы в этом деле кобольды). Оббивала пороги благотворительных обществ и богатых купцов (особенно торгующих стройматериалами). Требовала, просила, угрожала, умоляла…

Вся моя зарплата шла на покупку досок и гвоздей, но платили мне мало, а дырявых стен в приюте было слишком много. Очень выручали периодические пожертвования от Дейва с напарником: « Как скромная дань нашего неизмеримого и глубочайшего уважения к Вашему наидостойнешему стремлению сделать этот несовершенный мир более пригодным для обитания». Благородные зомби честно выделяли мне долю от всего неправедно нажитого (и в карты намухлеванного), но и этого не хватало.

Казалось, все мои усилия и деньги не приносят особого результата, однако постепенно самые крупные дыры были заделаны, а щели крупнее окна – заколочены.

Проблемы мои на этом, естественно, не закончились. Захватить власть легко, намного труднее удержать ее, даже в нашем маленьком приюте. В открытую никто не сопротивлялся, но народ бурчал, ворчал, скандалил и саботировал мои приказы. Склочные кобольды ежедневно строчили жалобы, мавки провожали недобрыми взглядами и пожеланиями, самым любезным из которых было «утонуть в болоте». Гаргульи плевались на чисто вымытый пол и иногда в меня. Огры демонстративно поглаживали свои тесаки и обещающе скалили зубы в улыбке, которую даже самый неисправимый оптимист не назвал бы дружелюбной.

Я приобрела дурную привычку вздрагивать от каждого шороха и полезную – уворачиваться от тяжелых и острых предметов. Почти перестала спать, меня мучила нервная бессонница. Да и заунывные стенания обосновавшихся под дверью умертвий нормальному отдыху тоже не способствовали. Иногда их завывания сменяли надрывные вопли разъяренной баньши.

Меня заменить было не кем, я была одна против всего приюта, сплотившегося в ненависти к уборке и прочему физическому труду на благо общества.

О пользе труда и картошки.

От бесконечных скандалов и нервов я похудела до совершенно нереальных размеров, приобретя фигуру модельной вешалки и синяки под глазами на пол-лица. Глаза эти сверкали нехорошим блеском загнанного в угол зверя, - глянув как-то случайно в зеркало, сама себя испугалась. Очень хотелось плюнуть на все и сказать: «Да живите вы, как хотите!», но я сцепила зубы и держалась. У меня просто не было выбора.

Другая нормальная работа мне в этом мире не светит: земной диплом учителя здесь никому не интересен, а для получения местного образования нужны деньги, очень большие деньги, которые при работе посудомойкой мне вовек не собрать. Да и не хотелось мне снова возвращаться к грязным тарелкам. Все работы, конечно, хороши и уважаемы, нас так с детства учили, но некоторые все-таки не настолько, чтоб хотелось ими самой заниматься. Намного приятней ценить этот труд со стороны.

Опять же, обратной дороги на Землю не существует – придется жить здесь. И хочется делать это не в заросшем грязью сарае с дырявой крышей, а в условиях более-менее приближенных к цивилизованным. Это каким-то другим попаданкам и суперспособности при переносе выдают, и прекрасных принцев штабелями вдоль дороги к славе складывают. Меня таким счастьем обделили: даже самого завалящего наследника престола, с прилагающимся к его персоне дворцом в округе не наблюдается. Я вообще не уверена, что на Лягани эти самые принцы в наличии имеются. Значит, надо обустраиваться в приюте и приводить его в пригодное для жизни состояние.

Время шло, и ситуация постепенно менялась. Постояльцы по-прежнему выходили на уборку со скандалом, но ругались они теперь не со мной, а с соседями. Выясняя, чья нынче очередь отмывать полы. Кобольды строчили кляузы, но – на мое имя, с просьбой заделать очередную щель или застеклить окно. Да и не только они: с жалобами ко мне теперь бегали даже самые ленивые – раньше такой удобной отдушины для негодования у них не было.

Желающие делать ремонт до сих пор определялись мной в сильно принудительном порядке, зато жильцы отремонтированных комнат постепенно начали меня поддерживать. Спать на холодном полу, когда изо всех дыр – и со стен, и с крыши, - холодный ветер задувает снежные хлопья, не нравилось даже суровым оркам и хладнокровным личам.

Еще одним плюсиком в карму моей популярности стала смена поваров. Раньше кухней заведовали скелетоны, и это уже многое говорит о качестве приготовленной ими пищи. Поставлены на столь важную должность они были потому, что сами материальную пищу не едят, а значит, и продукты воровать не будут. Питаются скелетоны негативными эмоциями, и после каждой приготовленной похлебки получали их от нас с избытком. Сварганенное ими нечто было в своем роде шедевром, есть который, в принципе, можно, но даже с самой большой голодухи не хочется.

Я назначила на кухню домовушек, которые предсказуемо ухитрялись из самого скромного набора продуктов приготовить вполне съедобные, и даже вкусные блюда. Изгнание скелетонов было самым популярным и одобряемым из моих решений, приняли его с нескрываемым ликованием. Даже если я когда-нибудь спасу мир, то вряд ли получу за это столько же искренней благодарности…

Постояльцы приюта привыкли к неожиданному комфорту и даже вошли во вкус, но взаимное счастье длилось недолго – наступила весна. На это чудесное время года у меня были особые планы, очень далекие от нежных красок пробуждающейся природа, птичьих трелей, любовного томления и прочей романтической чуши. Я хотела посадить картошку.