— Где ты пропадал столько времени? — спросил я.

Махмуд озорно посмотрел на меня и подмигнул. Потом, нагнувшись, стал внимательно разглядывать ярко-красные розы.

— Почти неделю шли проливные дожди. Дорога была закрыта.

Крепко сжав мою руку, он начал сильно раскачивать ее.

Мать чистила овощи и смотрела на нас обоих. В ее глазах сияло два океана слез, но в этих океанах плясали веселые светлячки счастья.

ФЕЛЬДШЕР

Перевод А. Сухочева

Когда я приехал в деревню работать фельдшером, провалившись перед этим на вступительных экзаменах в колледже, мне больше всех приглянулась там Решиман. О ее красоте и изяществе я наслышался еще задолго до своего появления в деревне. Полицейский сержант, узнав о моем намерении ехать работать в Пандор, рассказал мне, что в изумительной по красоте долине Пандора немало мест, которые непременно стоит посмотреть, особенно пруд Лакшманы-джи[20], глубину которого до сих пор не сумели измерить даже англичане, и старый замок джагирдара-сахиба, четырехугольные башни которого золотом сияют на солнце. Правда, сейчас замок в полном запустении и пользуются им лишь, когда джагирдар-сахиб с гостями или его сыновья изволят охотиться в долине Пандора. А взять, к примеру, рощу дикорастущих кислых гранатов, раскинувшуюся в горах к западу от Пандора. В этих же краях — заросли батанга, дикие яблони, алыча, айва и миробалан. Побеги диких роз, словно руки возлюбленной, цепко держат в объятиях эти деревья. Из-под них, будто стыдливо улыбаясь, выглядывают нежные лепестки фиалок. Да, в долине Пандора есть много такого, на что стоит посмотреть.

— И тем не менее, если ты не встретишь там Решиман, — заключил полицейский, — считай, что ты ничего не увидел.

— Неужели? — недоверчиво спросил я.

— Клянусь! — тяжело вздохнув, ответил сержант, вскочил на коня и ускакал.

Я не сомневался в том, что полицейский, как всегда, сильно преувеличивал, и все же мне захотелось поскорее увидеть Решиман. Может, и вправду она такая красивая — настоящая пери? Конечно, не стоит придавать значения россказням полицейских. Для них любая женщина — красавица, будь она хоть из глины слеплена.

Сейчас-то я похож на старого общипанного петуха, который все еще хорохорится. А в те дни я был красив, и статен, и многие даже завидовали мне. Я слыл едва ли не первым красавцем на деревне. У меня было среднее образование, я получал жалованье — целых одиннадцать рупий в месяц, носил белые полотняные брюки, на голове — тюрбан с высоким султаном, на ногах — расшитые серебром башмаки, а лицо украшали длинные усы, круто загнутые — как руль велосипеда. Да, прошло время, когда я старался и мог показать себя. Теперь весна юности обернулась для меня осенней порой.

Эх, друг, что за денечки то были! Видел бы ты меня молодым. Мне очень нравится одно стихотворение Галиба[21]. Постой, постой… Нет, что-то не припомню… В голове вертится… а вспомнить не могу.

Да, так вот: стал я рассказывать тебе о Решиман. Но на чем остановиться?

Рассказать о глазах Решиман, о красоте ее бездонных синих очей? Они напоминали мне два чистых незамутненных озера, расположенных где-то высоко в горах, куда еще не ступала нога человека. Рассказать о нежных губах Решиман, нежных и робких, которые, казалось, сами стыдились своей красоты? О мраморных пальчиках ее белых рук, прекрасных, как бутоны лесной розы? О ее походке, словно Решиман — сама грациозная богиня весны, прилетевшая на крыльях ветра? О ее голосе, сладком, словно звук флейты пастуха, бродящего в сосновом лесу, и нежном, словно журчание холодного родника? Есть одно персидское двустишие, очень подходящее… Никак не вспомню, вертится на языке… Это строки Назири[22], нет, скорее, Араби[23]. До чего ослабела память. Ничего не держится в голове. Я стал забывать теперь, о чем только что говорил. Удивительно! А какая острая память была у меня в молодые годы!

…Вот такой была Решиман, красавица долины Пандора. Была она необычайно красива, и люди приходили издалека, чтобы полюбоваться ею. Каждый день отцу Решиман предлагали выкуп за нее. Давали и пятьсот рупий, и тысячу, и полторы, а один отчаянный парень готов был заплатить даже три тысячи рупий. Но отец ее, казалось, умел отвечать только отказом. Я по крайней мере не знал и не слыхал ни об одном человеке, в сердце которого он оставил бы хоть небольшую надежду. Бог ведает, что было у него на уме. Может, мечтал выдать дочь за какого-нибудь падишаха. Решиман и вправду была достойна шахского дворца.

Я давно уже говорил, что юность — большая беда, а любовь в юности — беда двойная. Как только увидел я Решиман, так сразу и понял, что в мире для меня существует лишь она одна. Я твердо знал, что если мне когда-то и суждено будет жениться, то женюсь я только на Решиман, далее если для этого придется убить ее отца или силой похитить девушку. Не добьюсь ее — стану прожигать жизнь, уничтожу всю ее семью, сожгу деревню, у нее на глазах брошусь с утеса в горный поток, но, пока жив, не допущу, чтобы кто-то женился на Решиман, будь то сам сын джагирдара. В юности ведь человек способен на безрассудные речи и поступки.

Так вот, господин хороший, любовь к Решиман завладела полностью моим сердцем. Мне было уж не до прививок, которые я должен был делать людям. Я гонялся за Решиман, как одержимый. Бывало, пойдет она к роднику набрать воды, а я уж там. Отправится в лес с пастухами, а я тем временем брожу поблизости с ружьишком. В ту пору я неплохо пел. Особенно удавались мне махия — любовные песни. Многим людям мое пение доставляло радость. Говорили даже, что не всякий мираси мог так хорошо исполнить махия. Ушли безвозвратно те золотые деньки. Теперь-то я только и делаю, что раз по десять на день кашляю. Ты вот живешь в городе, прислал бы мне хорошее лекарство. Иначе какой толк от того, что ты живешь в городе?