Душераздирающий рёв льва и истеричный смех ангельской садистки оборвались одновременно. Киса умерла, даже не дёрнувшись. Джи пребывала в шоке. Многое она повидала, но такого изуверского способа убийства зверя в Суккубской памяти не значилось. Это был уже перебор.

Лев по весу раза в два превосходил кабанчика, поэтому, таща его на волокуше, Диме даже несколько раз пришлось останавливаться, чтобы передохнуть. Копьё из задницы вынимать не стал. Побрезговал.

Джи уже по традиции ехала верхом на добыче, а когда рыжий миновал общественный туалет поселения и вышел на неровный строй ощетинившихся копьями гомо-дебилов, даже «затамкала» бравурный марш, размахивая ручками, как заправский дирижёр.

Рыжий на этот раз даже не стал останавливаться, а пропёр добычу через расступившийся строй с видом обыденности. Тем не менее заметил, что некоторые из аборигенов от вида льва на палочке приходили в буйное расстройство психики.

Когда он уже протащился через весь строй, толпа за спиной взревела футбольной трибуной, словно там гол забили. Как из-под земли материализовались самочки с визгливым потомством. А на полпути на него накинулось собственное, резко увеличившееся семейство, что в состоянии всеобщего ликования помогло дотащить добычу до огороженной придомовой территории.

Затащив тушу во двор, Дима устало скинул с себя верёвки. Оглянулся и пристально осмотрел жителей поселения. У его норы собрались практически все, от мала до велика, чуть ли не в полном составе. Мужские особи с нескрываемым страхом рассматривали труп льва. Женские – с восхищением. Причём в большей степени восхищались охотником, а не насаженной на копьё страшной кошкой.

Памятуя об основном инстинкте, Дима не без гордости отметил, что очередным героическим поступком вознёс свою значимость в их глазах чуть ли не до небес. Тут же подумав, что, если так и дальше пойдёт, то в скором времени надо будет привыкать к режиму Бога, ибо тут поголовно на него начнут молиться. Но вездесущая Джи не была бы Суккубой, если бы морально не подгадила.

– Возвышенный поступок – это всего лишь деяние, поднимающее тебя в глазах окружения, – наставительно постаралась она опустить ученика на грешную землю. – Оно не возносит над себе подобными, а лишь делает достойным этого.

«Достойность – это и есть возвышение. Посмотри на них. Ты же тоже можешь чувствовать их эмоции».

Училка ничего не ответила, но очень нехорошо скосила прищуренные глазки на непомерно задравшего чувство собственной важности ученика. И то, что наставница не смогла донести до него словами, тут же исправила обстоятельствами.

Восхищённая толпа расступилась, и, не спрашивая хозяйского разрешения, прямо через забор на частную территорию запрыгнули четыре гомо-дебила из личного окружения вождя. Не сказав ни «здрасьте», ни «до свиданья», сделав морды кирпичом, самым наглым образом схватили добычу за четыре лапы и куда-то потащили.

Дима аж офигел от их наглости и, недолго думая, схватил первое, что попало под руки. Это оказался лук. И в порыве негодования практически в упор всадил обожжённую стрелу в накаченную задницу одному из «несунов».

Инъекцию от наглости произвёл по всем правилам уколопроставления. Точно в верхнюю четверть ягодицы. Полеченный таким образом вор бросил ношу и, дико замычав, умудрился обеими руками схватиться за рану. Пока ничего не понимающие подельники смотрели на него, как на идиота, Дима подхватил с земли ещё одну стреловую инъекцию и, не целясь, прописал вакцинацию от наглости ещё одному.

Тот тоже резко завязал с воровством, взвизгнул и упал вперёд, аккурат поперёк земляного вала, выпятив голую жопу кверху с торчащей стрелой. Вакцинированный замер, вроде даже потеряв сознание, видимо, от стыда за содеянное.

Оставшаяся парочка, поняв, что их всех бессовестно убивают, бросила отобранное по праву сильного и, издавая нечленораздельные вопли, кинулась жаловаться вождю на произвол чужака, поступающего с их филейными частями не по обезьяньим понятиям. Первый подстреленный, продолжая держаться за раненую ягодицу, издавая стон мученика, заковылял следом. Второй так и остался лежать кверху задом на заборе.

Вождя долго ждать не пришлось. Как и всегда, когда дело касается того, что власть считает своим просто потому, что так считает, местный царь заявился чуть ли не бегом и сразу со всеми «придворными». Дима ещё издали насчитал двенадцать мордоворотов с пиками и приготовился. У ног осталось лишь три снаряда.

Он поднял стрелы, зажав их в зубах. Не спеша подошёл к раненому и вырвал из его зада четвёртую, заряжая лук. Раненый боец, жалостно постанывая, перевалился за земляной забор и на четвереньках, подтягивая за собой ногу, пополз умирать на руки хозяину.

Толстопуз, остановившись примерно за двадцать шагов, испепеляющим взглядом уставился на бунтовщика, с прищуром стараясь рассмотреть, что это он держит в руке, и соображая, насколько это для него опасно. Дима, поняв, чем тот заинтересовался, решил усугубить его настороженность.