Так выходило, что Тамико совсем не гостила у Флава в цитрусовой роще, частенько принимая его у себя. Флавиан обожал развалиться на мягких подушках, отдавшись нежным рукам Тамико и попивая кофе или же травяной чай. Иногда к беседам присоединялся Лукас, иронично-лукавый, они трое много пикировались и смеялись, но сегодня Тамико и Флав были вдвоем. Тамико рассказывала о грядущей Церемонии, и Флавиан протянул:

— А я, наверное, не стану проходить Церемонию в этой жизни. Пусть меня запомнят свободным, принадлежащим всем и никому! А потом пройду как царевич, с большой помпой…

— Угу, — Тамико неожиданно взвилась, — никому! Макс говорит, Лана имеет на тебя здоровый зуб. Не мог расстаться с ней по-человечески!

Критика Флава не задела:

— Мааам, по-человечески — это не по-моему. Я же человеком никогда не был. Ну да, я виноват, что допустил сумбурное приключение, так что теперь, мне голову пеплом посыпать? Вот Николь умница — сама пришла, сама ушла. Шик!

Циничность его речей возмутила Тамико:

— А эта новая? Зачем она тебе? Наиграться?

Губы Флавиана расплылись в блаженной улыбке:

— С Лилит мне хорошо. Она меня не парит.

Тамико досадливо хлопнула себя по бедру:

— Не жарит-не варит! Ты хоть когда-нибудь любил?

Флавиан посерьезнел:

— Любил. И верю в любовь, кстати. И переживаю. Так что не надо. И я еще встречу ту самую. Может, и с Лилит что-то получится. Пока что с ней кайфово.

— Ладно, — Тамико поняла, что призывать Флавиана к чему-либо без толку, — представляю, как ты станешь носить взрослящие маски, едва переродишься…

Флавиан гордо изрек:

— Естественно! Не могу же я лишать поклонников себя надолго!

— Вот смотрю я, смотрю — твой брат только учится. Как так можно?

Лукас взглянул на пытливого Мага, слонявшегося по Залу тайком от увлеченного Ринальдо:

— Оставь, у каждого свое удовольствие.

Магнус горестно вздохнул:

— Но женщины и вечеринки — это же прекрасно! Как он не хочет?

Лукас пожал плечами:

— Не хочет и не хочет. Организуй лучше вечеринку или женщину себе. А не терпится его развлечь, подкинь Ринальдо задачку для ума.

Магнус прыснул со смеху:

— Сказал бы я про вас, если был бы менее вежлив… Но к тебе претензий нет.

Лукас сделал изгоняющий жест ладонью:

— Кыш, Нюнечка, не мешай нам трудиться!

Ринальдо спокойно разглядывал по обыкновению оживленного брата, пришедшего поговорить почему-то именно с ним. Как царевич Марек был опытнее, но не безоговорочно, и, тем не менее, Ринальдо не слишком понимал, чему может научить Марека.

Марек улыбался открыто и белозубо, демонстрируя мягкие ямочки, и в то же время его улыбка выглядела смущенной:

— Расскажи мне, Ринальдо, как ты удержался от нападения на Алехандро, м? Я чувствую себя неловко и считаю, что мне нужно перед ним извиниться. Нам всем еще продолжать отношения…

Ринальдо ответил:

— Не удерживался, собственно. Юность позволяет несколько отстраниться от ситуации.

Голубые глаза Марека, и без того огромные, еще больше округлились:

— Ты ничего не чувствовал? Не ощущал опасность??

— Нууу, — Ринальдо не горел желанием продолжать беседу на щекотливую тему, — почему ты советуешься об извинениях со мной?

Марек наморщил лоб:

— Уф… Да как раз потому, что ты единственный остался на стороне Лукаса, тогда как все мы так ли иначе выступили против него и Алехандро… И получилось, что мы-то остались в дураках!

Ринальдо нащупал лазейку:

— Считай, это было просто верностью Лукасу. Я с ним постоянно работаю и буду работать при любом раскладе, даже случись Объединение Сторон. Просто мы с ним одна команда… Вы тоже можете извиниться все вместе, тебе не обязательно ходить краснеть одному.

— Ох, да, — Марек устало потер переносицу, — так было бы проще. Позориться, так сообща. В сущности ни к Алехандро, ни тем более к Лукасу никто не испытывает неприязни… Что ж, спасибо за хороший совет!

Роберт ненавидел, когда Колетт на глаза попадались мутные фильмы с внезапным немотивированным насилием, жестокие, бессмысленные — разумеется, по телевизору. Дома Роберт и не вздумал бы держать подобное, предвидя реакцию жены.

С каким-то патологическим любопытством Колетт досматривала кровавые сцены до конца, замерев, вцепившись руками в подлокотники, но не отрываясь, а потом еще долго ходила подавленная, то и дело вздрагивая. Роберт пробовал выключать кино, от этого Колетт только сильнее терзалась, представляя худшие развязки. Она кормила сына грудью, и с целью уменьшить ее нервное потрясение, Роберту оставалось лишь одно средство: укачивать Колетт на руках, рассказывая, как никто не посмеет тронуть ее или Антона, не столкнувшись прежде с ним. Ссылался Роберт и на могущество анамаорэ — у них обоих были теперь влиятельные друзья и родственники.