Тут же оказались и остальные сородичи: помятые Мяускул и Дина разбирали сумку с донорской кровью, вскрывая один пакет за другим, Ренегат доедал охранников, а Редукс валялся без сознания на диване рядом с Кумитэ. Почти всё его тело было покрыто струпьями ожогов, от длинных пепельных волос ничего не осталось.

— Вы справились с тем человеком… Брутом?

— Нет. Фанатичная вера способна порой даже простых людей сделать чудовищами, — предупредил Мидас, глядя на покалеченного вампира с жалостью. — Никогда, слышишь, никогда не выходи против Брута один на один!

— Что он с сделал Редуксом?

— Низвёл на него божественное пламя, — сказала Дина, причмокивая.

Мидас перевёл взгляд с Редукса на Кумитэ и, нахмурившись, склонился над ней. Он опустил руку на её шею и прощупал пульс. Естественно, его у девушки не было.

— Ты обратила Кумитэ?

— Она умирала, — стала оправдываться Грёза.

— Я не осуждаю. Но откуда ты узнала, как это сделать?

— Она сама сказала мне.

— Болтун несчастный, — процедил Мидас, имея в виду Редукса.

— Предусмотрительный, — предположил Ренегат.

— Куда там! Чтоб он позволил кому-то другому обратить его милого зверька? Впрочем, повезёт, если он вообще очухается. Тогда и поговорю с ним.

Раз в полчаса кто-то из сородичей отпаивал Редукса оставшимися запасами крови. Ожоги постепенно заживали, струпья отслаивались, обнажая нежную ярко-красную грануляционную ткань, на голове ёжиком вылезли новые волосы.

Когда Кумитэ завершила трансформацию, она взяла уход за вампиром на себя, держась при этом поразительно стойко, ведь вся кровь, что осталась у них, должна была достаться одному Редуксу, тогда как остальные вынужденно голодали. Но им было не впервой оказываться в таком положении, а Кумитэ ещё не успела попробовать и капли столь необходимой ей жидкости.

Очнувшись впервые за несколько дней, Редукс первым делом потянулся к Кумитэ, чтобы отведать её крови. И сделал бы это, не подоспей Мидас к ним. Он схватил девушку за воротник и отпихнул в сторону.

— Почему? — жалобно произнёс Редукс, протягивая руку к удивлённой действиями Мидаса Кумитэ.

— Потому что ты слаб и можешь зайти слишком далеко.

— Нет, Мидас, уверяю тебя…

— Ты ещё помнишь вкус крови вампира?

— Причём тут… — Редукс запнулся и приподнялся на локте, чтобы лучше разглядеть Кумитэ. Она отвела от него алые глаза и закусила губу. — Кто?! Кто посмел это сделать?

— Я обратила её, — гордо ответила Грёза. — Чтобы спасти.

Она резко развернулась на пятках и выскочила из домика, не желая и минуты находиться в одном помещении с хамом.

— Неужели всё было настолько плохо?

— Да, — вполголоса ответила Кумитэ и села перед Редуксом на колени. Он положил ладонь на её шею и, притянув к себе, поцеловал в лоб.

— Ты будешь её наставником, — сказал Мидас. — Не Грёзе же учить её выживанию, она сама ещё птенец. Да и мне хватило на своём веку двоих, пора бы и тебе узнать, что такое воспитание чужого дитя.

— Я вовсе не против, — ответил Редукс.

Выйдя наружу, Мидас проследовал по пути, которым ушла Грёза, и нашёл её у берега озера, на дальней стороне которого возвышалась горная гряда.

Мерный шелест волн, порождаемых тёплым ветром, умиротворял и убаюкивал. Пахло свежестью и влажными камнями.

Мидас сел на плоский валун рядом с Грёзой и посмотрел в ту же сторону, что и она.

— Как вы нашли нас?

— Я просто следовал зову сердца.

— Я серьёзно спрашиваю.

— Ответ будет крайне прозаичен, мне даже немного стыдно признаваться.

— Ну колись уже, — сказала Грёза, глянув на Мидаса с лёгким недовольством.

— У Кумитэ на телефоне установлена программа слежения, — быстро произнёс тот и вымученно улыбнулся. — Это была моя идея, да. Я ей не доверял.

Грёза капризно надула губы. Конечно, она понимала, что иначе их вряд ли обнаружили, но всё равно было обидно, что всё оказалось так просто и так подло.

— Ты пошутил на счёт сердца?

Мидас обратил на Грёзу серьёзный и тоскливый взгляд. Он приподнял её лицо за подбородок и посмотрел девушке в глаза.

— Нисколько. Ты стала мне очень дорога.

Больше всего на свете Грёза мечтала о том, чтобы в груди что-то ёкнуло, щёки залились густым румянцем, а губы дрогнули от смущения и волнения, но она почему-то не ощущала абсолютно ничего, и это огорчало её.

— Все человеческие чувства увядают со временем, — сказал Мидас, заметив тень печали во взгляде девушки и прочитав её мысли. — Вот почему среди сородичей есть негласное правило: не обращать творческих людей. Это всё равно что срезать цветок с клумбы и поставить в вазе, вместо того, чтобы разбить дома собственный сад. Они чахнут без прежних эмоций, перестают созидать, впадают в депрессию и ищут окончательную смерть, подвергая себя и других сородичей опасности.