Настя поглядела на все еще стоящего у окна Федора и окликнула:

– Эй, хуторянин!

– Чего?
– не оборачиваясь, отозвался Федор.

– Обедать садись.

– Не хочу я...
– не сразу ответил Федор.

– Врешь!
– прикрикнула на него Настя.
– Садись! Тут на всех хватит.

– Факт!
– обрадованно поддержал ее Санька.
– Вон сколько навалили!

Федор только помотал головой и, глядя куда-то поверх крыш, сказал:

– Сестренка у меня в деревне осталась... Махонькая совсем...

– С кем осталась-то?
– помолчав, спросила Настя.

– С бабкой, - ответил Федор и вздохнул: - Гостинцев ждет...

– Какие теперь гостинцы...
– тоже вздохнула Настя, по-бабьи подперев щеку ладонью, рассердилась на себя и крикнула: - Садись, кому говорят?!

– Да ешьте вы сами!
– взмолился Федор и закричал: - Сытый я! Сытый!..

Подхватил свою котомку и вышел, хлопнув дверью.

– Чего это он?
– недоуменно поглядел ему вслед Степан.

– У тебя спросить надо!
– отвернулась от него Глаша.

– Жалостливые какие!..
– буркнул Степан, сел к столу, разломил картофелину, одну половинку отодвинул на середину стола, другую обмакнул в соль и принялся мрачно жевать.

Настя присела рядом со Степаном, взяла отложенную им половинку картофелины и отщипнула от ломтя хлеба.

Когда к столу подсели Глаша и Санька, дверь вдруг распахнулась и в комнату опять вошел Федор. Потоптался у стола, вынул из котомки завернутый в газету сверток, шмякнул его на стол и с отчаянием сказал:

– Вот! Воблина тут. Целая!

– Живем, братва!
– закричал Санька, вытащил за хвост здоровенную воблу и принялся хлестать ею о край стола.

Степан оглядел Федора и спросил:

– Сам небось умять хотел? Потому и обедать с нами не садился. Так?

Федор вздохнул и сказал:

– Был такой грех...

– Вот!
– удовлетворенно поднял палец Степан.
– А чего тогда приволок?

– Растревожили вы меня...
– признался Федор.

– Чем это?
– сощурился Степан.

– Дак скажешь разве?
– мял в руках треух Федор.
– У самих есть нечего, а меня зовете...

– Ну и что?
– не отставал Степан.

– А ничего!
– вдруг рассердился Федор.
– Что я, не человек? Размяк!..

Разговаривая со Степаном, он то и дело косился на Саньку, который умело раздирал очищенную воблу и раскладывал перед каждым по кучкам.

Степан проследил за взглядом Федора и усмехнулся:

– Жалко?

– Жалко, не жалко...
– буркнул Федор и вздохнул: - Теперь уж чего!..

– Да...
– протянул Степан.
– Прет из тебя!

– Чего прет-то?
– не понял Федор.

– Серость твоя!
– Степан отодвинул лежащую перед ним кучку воблы.
– Я лично этот несознательный харч есть не буду.
– Цепко оглядел всех и добавил: - И вам не советую.

– Отравимся?
– с набитым ртом спросил Санька и подмигнул Федору.

– Отравление бывает не только на почве пищи, - туманно заявил Степан и посмотрел на Глашу.

Она сидела с независимым видом и вертела в руках рыбий хвостик. Потом решительно сунула его в рот и принялась аппетитно похрустывать косточками.

– Садись, Федя!
– Настя подвинула Федору кучку побольше.
– Ешь... Хлеба бери... Лук вон...

– Обопьешься с него...
– поморгал своими белыми ресницами Федор и поглядел на Степана.

Тот сидел мрачный. Жевал картофелину, двигая скулами. Потом сказал:

– До чего картошка сухущая! Не проглотишь.

Глаша сбоку, по-птичьи глянула на Степана и посоветовала:

– А ты задумай, что это не картошка вовсе. Сразу вкусней будет!

– Как это - задумай!
– уставился на нее Степан.
– Картошка-то, вот она! В руке у меня.

Глаза у Глаши блеснули. Она прикрыла их ресницами и тихо сказала:

– Это ничего... Я всегда так делаю... Мы когда окопы последний раз рыли, до того я устала - лопата из рук валилась. Я и задумала, будто в одной старой-престарой крепости томится отважный революционер. На рассвете его поведут на казнь. И чтоб спасти этого революционера, нужно вырыть подземный ход. А скоро утро, торопиться надо. Подумаешь, ладони я до крови стерла! Заживут ведь ладони, верно? Зато какого человека от смерти спасу!