– Того самого.

– И ты не…?

– Я не убил его? … Он является дальним родственником сенатора Сигилиса и находился под его защитой. И его убийство, ничего бы не изменило, хотя и помешало бы мне узнать личности людей, повинных в смерти моего отца .

Фелиция посмотрела на него с серьезным выражением лица.

– А если бы он не назвал вам их имена, ты бы не планировал расправы с ними, не так ли? Это может плохо кончиться, Марк ...

Он улыбнулся ей в ответ.

– Я понимаю твои опасения, но у меня действительно нет выбора в этом вопросе. Кроме того, теперь за мной Котта и его люди.

– Да … ?

В ее тоне прозвучали сомнительные нотки.

Марк тихо рассмеялся.

Он и Котта улыбались друг другу на площади накануне вечером, оба глухие к яростным протестам Альбинуса, когда того уводили, и ветеран-центурион заключил его в медвежьи объятия, от которых у него перехватило дыхание. прежде чем оттолкнуть его и осмотреть с головы до ног.

– Я думал, ты рохля, паренек, не смотря на твои, шрамы и все такое! Ты можешь рассчитывать на мою маленькую команду ветеранов в любое время!

Марк тупо смотрел на него, улыбаясь сквозь неожиданные слезы, и ничего не смог ответить. После минутного молчания Скавр вежливо кашлянул за его спиной.

– Да? …

Котта выпрямился, салютуя старшему офицеру.

– Слушаю, господин, трибун!

– В таком обращении ко мне нет необходимости, центурион, учитывая, что ты на пенсии.

Ветеран снисходительно покачал головой.

– Ветеран покидает легион, когда прослужит двадцать лет, трибун, но легион никогда не отпускает таких людей, не так ли, господин? Татуировки, шрамы и воспоминания о мертвых друзьях - все это остается с тобой до самой смерти, и, поскольку я и мои парни в основном ветераны, мы сразу же узнаем своих коллег-профессионалов, когда видим их. Это означает, что мы всегда будем приветствовать вас и называть «господином», пока будем работать вместе.

Скавр шагнул вперед, глядя на Котту из-под поднятых бровей.

– Пока ты будем работать вместе, центурион? Что тебе подсказало такую идею?

Ответный взгляд Котты был совершенно беззастенчивым, терпеливым взглядом кадрового служаки, которому бросил вызов его менее опытный старший офицер.

– Тот факт, что я и мои парни знаем этот гребаный Рим намного лучше, чем ваши ребята, не хотел проявить этими словами неуважения, примипил.
– Юлий изящно кивнул, приподняв уголок рта в кривой улыбке, обращенной к своему трибуну. – И, это факт, что я сжег мосты с одним из самых влиятельных сенаторов в городе, не выполнив его приказ убить вашего центуриона. И тот довод, что я навязываю этому вашему офицеру здравый смысл, так как он вдвое моложе меня, хотя и безрезультатно, учитывая истории, которые я слышу о нем от ваших солдат, как только они выпьют несколько кубков вина. Попросту говоря, трибун, мы вам нужны. И я не собираюсь позволять этому глупому молодому пройдохе дать убить себя в Риме, хотя он, кажется, сносно справлялся со всеми бедами, которые обрушивались на него до сих пор.

Как только обычное утреннее офицерское собрание закончилось, Юлий отправился доложить Скавру о численности обеих когорт, бросив взгляд на Марка и Дубна, покидая холодное и слегка тусклое здание штаба транзитных казарм. Трибун весело поприветствовал их, пригласив присоединиться к нему за завтраком, где, на удивление Марка, Котта уже уплетал хлеб с медом. Скавр указал на пустые места вокруг поцарапанного и покрытого пятнами стола.

– Нечасто человеку удается поесть свежий хлеб такого хорошего качества, с отличным медом. Угощайтесь, господа.

Он повернулся к молчаливому Арминию, который изо всех сил старался избегать внимания, сидя в углу комнаты.

– Разве у тебя нет молодого ученика, которого ты должен обучать боевым искусствам?

Германец пристально посмотрел на него, затем пожал плечами и направился к двери.

– Я скоро и так узнаю, что вы задумали, не волнуйтесь.

Котта приподнял бровь, глядя на закрывающуюся за ним дверь.

– Вы недостаточно колотите этого раба, трибун.

Скавр пожал плечами.

– Я попробовал это в первые дни наших отношений, но, похоже, это ни к чему не привело, кроме траты довольно большого количества энергии, потраченной без особого эффекта, поэтому я перестал обращать на него внимание. У него ведь хорошие, добрые намерения… - Он взял еще один кусок хлеба и сунул его в рот, вопросительно глядя на Марка, и когда он снова заговорил, его тон стал обманчиво мягким.
– Значит, ты полон решимости довести это дело до конца, центурион?