Шрифт:
— Знаешь что? Да. Я сломлен, — признаю я. Я даже не пытаюсь скрыть это, не желая делать этого после того, как Винсент, как никто другой, указал на это после того, как я, блядь, испачкал свой кулак его кровью. — Но и ты тоже, Минка. И в этом нет ничего плохого.
Она насмехается.
— Слезь со своей высокой лошади, Николайо, — говорит она, и я думаю, не подходим ли мы друг другу.
Может, и так. Может быть, мы оба это знаем. Но даже если так, наши сердца не слушаются. Мое болит по ней так, как я и не подозревал, и я знаю, что она чувствует то же самое. Я уверен в этом. Я вижу это по ее глазам, по тому, как вспыхивают ее глаза каждый раз, когда я приближаюсь, даже если это гнев, досада и разочарование.
Она не выносит меня, но и не может терпеть, когда я отдаляюсь от нее.
— Твои поступки имеют последствия, — говорит она, обращаясь к Винсенту, и меня это не беспокоит, потому что я знаю, что ей больно. Что она просто пытается вывести меня из себя. Оттолкнуть меня, как она делает со всеми остальными, кроме Мины.
Нет, Мину она пытается притянуть к себе.
Слишком близко.
— Вот в чем твоя проблема.
В ее глазах соблазнительно вспыхивает гнев, и мой член встает на дыбы. Чертовски хочется злого секса, но я не могу. Не с ней. Не сейчас, когда все так чертовски сложно. Я могу вожделеть ее, конечно; я могу жаждать ее, да; я могу помочь ей встать на правильный путь, безусловно; и я могу поцеловать ее, возможно.
Но я точно не могу ее трахнуть.
Не тогда, когда я знаю, что не смогу отпустить ее после этого.
— У меня нет проблем, — протестует она.
— Есть. Это то, чем ты живешь, беспокоясь о последствиях.
Она рычит.
— Я не собираюсь слушать твои советы. Тебе было плевать на последствия, а теперь на тебя заказали убийство, и это сделала семья Андретти, твой собственный брат. — Она насмехается. — Если этого недостаточно, чтобы подтвердить достоинства моего образа мышления, то наша с тобой дискуссия бессмысленна.
Мне не следовало говорить ей об этом. Я не должен был рассказывать ей о своем прошлом, о своей семье. Я не знаю, почему я это сделал. Иногда мне кажется, что я ее ненавижу. Как будто я ненавижу ее так чертовски сильно. Как она смеет говорить мне такие вещи? Как она посмела говорить правду? И почему я хочу быть рядом с ней, если я так ее ненавижу?
Но в глубине души я знаю, что это потому, что я ее не ненавижу.
Просто она слишком реалистична со мной, слишком стремится противостоять моим самым темным демонам. Она всегда была такой. И, черт возьми, это пробуждает во мне все эмоции — и хорошие, и плохие. Она пробуждает во мне монстра. Она поднимает зверя. И тут меня осеняет, что она хочет меня таким. Она хочет, чтобы я злился на нее, чтобы я забыл о том, из-за чего мы спорим, и сосредоточился на ярости.
Она знает, как это сделать, потому что мы оба одинаковы.
Мы оба животные, всегда поддающиеся ярости. Неумению прощать.
Но не сегодня.
Сегодня я не позволю ей оттолкнуть меня.
И когда она выбегает из склада, практически испепеляя все вокруг, я следую за ней. Я чувствую, как от нее исходят волны гнева, и все же решаю следовать за ней. Я выбираю преследовать эту женщину, которую я хочу больше, чем когда-либо хотел чего-либо еще. Больше, чем мне нужен мой следующий вздох.
Когда она видит, что идет дождь, а на ней только ее крошечные спальные шорты и футболка — Господи, моя футболка, — она даже не останавливается. Она продолжает идти по аллее, открывая рот, поворачиваясь ко мне лицом и крича:
— Просто остановись, Николайо. Не сегодня. Ты не выиграешь этот бой.
Но она стоит там, открыв свой слишком умный для собственного достоинства рот, дождь стекает по ее волосам, лицу, телу, и я ненавижу ее. Ненавижу то, что она делает со мной. Я ненавижу то, что это борьба, в которой либо мы оба победим, либо оба проиграем. И, конечно, я хочу, чтобы мы оба победили…
Я хочу, блядь, поцеловать ее.
Она видит мой взгляд — дикий, звериный, безумный. И она не отстраняется от меня.
Она. Не. Отходит. От. Меня.
Я не знаю, кто двигается первым, но через несколько секунд ее губы оказываются напротив моих.
Сердитые. Жестокие. Воюющие.
И такие чертовски вкусные.
Твою мать.
Я целую ее.
Я целую Минку.
Я прижимаю ее к стене склада, одновременно благодарный и взбешенный тем, что мы так далеко от цивилизации. Животное во мне хочет трахнуть ее о твердый металл, чтобы все видели. Чтобы все увидели, как я присвою эту красотку себе. Но здесь нет зрителей. Только она, я и этот удивительный магнетизм между нами.
Ее язык ныряет за мои губы, прижимаясь к моим. Дважды. В третий раз я исчезаю. Я теряюсь в волшебстве, которое есть она. Ее губы. Ее волосы. Ее кожа. Все это поглощает меня, пока моя рука не обхватывает круглые шары ее попки и не поднимает ее в воздух, а ее ноги обхватывают мою талию.
Она прижимается к моей эрекции, стонет и издает сексуальные звуки мне в рот. Мои губы переходят от ее нижней губы к шее, где я покусываю чувствительную кожу, стараясь быть нежным, но не очень хорошо справляясь. Особенно когда она снова трется о мой член, пытаясь трахнуть меня через штаны.