Я рассказываю о Дефне, стипендии и видео Коха. Когда заканчиваю, мама глубоко вздыхает и говорит:

– Послушай, мне нравится Нолан. Когда вы вдвоем… Думаю, он тебе подходит. Но речь о другом. Речь о шахматах и о тебе, – она сжимает мою руку. – Ты хорошо заработала на тех турнирах. Мне очень помогают новые лекарства, и последние недели я могла позволить себе работать. Чувствую себя гораздо лучше, чем полгода назад. Я благодарна тебе за то, что ты сделала для нас, но настало время подумать о себе.

Вина и ответственность – тяжелая ноша, Мэллори. А еще за ними можно спрятаться. Но теперь ты вольна делать то, что любишь. Например, никогда больше не думать о шахматах и переехать в Боулдер к Истон. Или стать механиком. Путешествовать год по миру с рюкзаком. Выбор за тобой, у тебя нет никаких ограничений. Только для начала необходимо заглянуть внутрь и быть честной с собой. Да, знаю, это пугает. Но жизнь слишком длинная, чтобы бояться.

Я фыркаю:

– Ты хотела сказать, слишком короткая.

– Нет. Годы, полные лишений, когда ты заставляешь себя отказываться от вещей, которые делают тебя счастливой, проходят медленно.

Я поворачиваюсь к Дарси и Сабрине. Они смотрят на меня глазами одинакового голубого оттенка – с одинаковым серьезным выражением и одинаковыми светлыми волосами, обрамляющими их хорошенькие лица.

– И еще кое-что, – говорит мама. – Если тебе что-то нужно, ты можешь об этом попросить. Бог свидетель, мы уже достаточно у тебя просили. Но я знаю, что просить у тебя не получается, поэтому спрошу сама. Что бы ты ни решила – о шахматах или жизни в целом, – можем ли мы быть рядом с тобой? Можем ли с этого дня быть частью твоей жизни?

Я не могу заставить себя сказать «да».

Но, возможно, я добилась серьезного прогресса, потому что мне удается кивнуть.

Все десять часов перелета Дарси выпытывает у Оза подробности грядущего чемпионате мира.

– Когда он начнется?

Через пять дней.

– Почему мы летим так рано?

Чтобы Мэллори привыкла к часовому поясу.

– Сколько партий?

Двенадцать.

– Сколько часов на одну партию?

Без ограничений.

– Значит, партии могут переносить на следующий день?

Мы живем в компьютерную эру – партии больше нельзя откладывать, иначе игроки проанализируют свои позиции с помощью программ.

– Кто будет считаться победителем?

Тот, кто выиграет большинство партий.

– Что, если будет ничья?

Именно поэтому партий двенадцать.

– Что, если ка-аждая игра закончится ничьей?

Придется провести тай-брейк – это несколько партий в быстрые шахматы и…

Оз мрачнеет:

– На этом рейсе бесплатный вайфай. Может, погуглишь?

– Мама не разрешает мне пользоваться смартфоном, пока мне не исполнится четырнадцать.

– Миссис Гринлиф, – говорит он маме, сидящей рядом со мной и Дефне в центральном ряду, – я собираюсь купить вашему младшему гремлину мобильный.

– О, нет никакой необходимости.

– Я настаиваю, – произносит Оз, опуская на глаза маску для сна.

– Мам, – ноет Сабрина, – если Дарси получит подарок от Оза, я тоже хочу!

– Если вы обе заткнетесь к чертовой матери, то с удовольствием.

Он агрессивно запихивает беруши себе в уши, а мои сестры одновременно издают радостный возглас:

– Юху!

Сидящая рядом Дефне хмурится.

– Должна сказать, возможность тай-брейка меня немного беспокоит. Весь последний месяц мы работали по десять часов в день, семь дней в неделю, и у нас все равно почти не оставалось времени на обычные шахматы. Блиц мы вообще не практиковали, – она пожимает плечами. – Ладно. Давай надеяться, что до этого не дойдет.

Серебряная сережка в форме фигового листа, что я подарила ей, когда она не позволила мне извиниться за свое мерзкое поведение, мило звенит у нее в ухе. «Мерзкое – это максимум, – сказала она мне перед тем, как обнять меня и обдать своим кисло-сладким лимонным ароматом. – Я должна была сообщить, кто именно тебя спонсирует. Хочу, чтобы ты знала, потому что я в твоей команде».

И я верю ей. Потому что, как мило заметил Оз, я наконец достаточно расслабила свой сфинктер, чтобы вести себя как взрослая. Спустя еще какую-то порцию унижений Оз согласился быть моим секундантом, что меня, признаться, удивило. Но не больше, чем то, что между ним и Дефне, возможно, что-то было. Я хочу знать, но не хочу спрашивать. «Пока не наберешься смелости, для тебя это будет секс Шрёдингера», – со знанием дела сказала Сабрина, на что я только кивнула, гордясь тем, как глубоко она постигла теоретическую физику.