Шрифт:
– В честь того проститута? – шепчет мне Дефне.
Я пожимаю плечами в тот самый момент, когда консьерж кивает.
– В честь легендарного любовника, если быть точным. А вот здесь на следующей неделе пройдет матч, – он указывает на конструкцию в центре сада, чем-то напоминающую теплицу. Простое квадратное сооружение, но все четыре стены и потолок выполнены из стекла. Внутри пусто, за исключением деревянного стола, двух стульев и набора обычных шахмат.
Сердце стучит где-то у меня в горле.
– Помещение отапливаемое, конечно. И звуконепроницаемое, – консьерж ободряюще улыбается. – Мы проводим уже пятый чемпионат.
– Везде будут стоять камеры и искусственное освещение, – Дефне хлопает меня по плечу и ухмыляется. – Не волнуйся, я прослежу, чтобы с прической у тебя все было в порядке. Никаких торчащих прядей.
Тренировочная зона расположена под крытой аркадой, за деревянной дверью. Внутри есть все, что может нам понадобиться: шахматные наборы, ноутбуки с необходимыми программами, ряды книг по дебютам и миттельшпилям.
– Просто невероятно, – Дефне проводит пальцами по стеклянным фигурам. – Серьезно, я завидую.
– Ага. Не удивлена, что они проводили столько чемпионатов. Подготовка впечатляет. Готова поспорить…
Я замечаю фотографию на стене и забываю, что хотела сказать. На ней запечатлены двое мужчин, стоящих в том самом стеклянном доме, который мы только что видели. Один почти лысый, другой с пышной копной темных волос и скромной улыбкой. Они обмениваются рукопожатиями над доской. Игра, должно быть, завершилась, и черные – лысый мужчина – сдался за два хода до того, как ему поставили бы шах и мат. Все его фигуры или загнаны в ловушку, или безжалостно окружены. Взгляд шахматиста из-под нависших век серьезен, а еще абсолютно узнаваем, и на мгновение я чувствую необъяснимую, свинцовую тяжесть в груди.
Затем читаю подпись: «Сойер против Гурина, 1978 год. Чемпионат мира по шахматам».
– Это…
– Ага. – Дефне встает рядом со мной.
– Ты знала его?
– Я с ним тренировалась.
Ну да, точно.
– Каким он был?
– Он прекрасно владел позиционным стилем. Если играл черными, то почти всегда использовал вариант Найдорфа.
– Я имела в виду, каким он был человеком?
– Оу, дай-ка подумать. – Поджав губы, Дефне вглядывается в фотографию. – Тихим. Добрым. С циничным, тонким чувством юмора. Честным, порой чересчур. Упрямым. Иногда беспокойным. – Она делает глубокий вдох. – Благодаря ему у меня есть «Цугцванг».
– Что ты имеешь в виду?
– Он дал мне деньги на покупку клуба. Я думала, что в долг, но когда у меня появилась возможность вернуть эту сумму, то он отказался ее принять.
Похоже на одного моего знакомого: щедрого, саркастичного, неспособного к обману.
С мрачным взглядом.
Готова поспорить, он не принимал отказы. Готова поспорить, он был целеустремленным, деятельным, непостижимым. Готова поспорить, он был харизматичным, но в то же время заносчивым и упрямым. Упертым, сложным для понимания, глупым, раздражительным, неизбежным, бесячим. От него развивалась пугающая зависимость, которую невозможно побороть. Он был таким нежным, по-настоящему веселым, справедливым, безжалостным. Его невозможно забыть.
– Мэл?
Я торопливо отвожу взгляд от снимка:
– Да?
– То, как ты тренировалась… Все, что ты делала до этого дня, – там не к чему придраться. То, что ты концентрируешься на своих слабых местах, – это правильно. Но мы должны анализировать и его…
– Нет, – перебиваю я.
Мы не упоминаем Нолана Сойера, и я не хочу, чтобы его имя произносили вслух.
– Не понимаю, почему ты отказываешься…
– Нет.
Дефне фыркает:
– Так будет честно. Люди ждут, что ты это сделаешь. В конце концов, Мэл, это не какой-нибудь турнир. Это матч на первенство мира, соревнование между двумя сильнейшими игроками планеты. Ты должна оттачивать свои навыки с учетом того, как играет соперник, а не тренироваться на старых партиях и подвергать собственный стиль чрезмерному анализу. Он, скорее всего, изучает твои партии, и я сомневаюсь, что он думает, будто ты не станешь…
– Нет, – заявляю я в последний раз, и Дефне понимает, что спорить со мной бесполезно. – Давай продолжим, как планировали.
Дефне хмурится. Но все равно кивает.
У меня явные проблемы с консолидацией [55] .
Я атакую слишком рано. Или слишком поздно.
Я слишком нерешительна, а когда наконец на что-то решаюсь, то теряю с трудом заработанное преимущество.
Не могу нормально перейти к эндшпилю.
55
Консолидация – укрепление шахматных позиций для достижения поставленных целей.
Чересчур сильно полагаюсь на свои любимые дебюты – непростительный грех, если учесть, что предсказуемые игроки – слабые игроки.
Я должна сосредоточиться на периферии, чтобы занять центр.
И еще:
– В партии против Чуанга, – говорит Оз, – твой ферзь стоял совершенно беззащитный. Я не советую полностью уйти в защиту, но…
– Ладно. Ладно, я… – Тру глаза. – Ты прав. Давай вернемся к программе. Мне кажется, я…
– Уже за полночь, Мэл, – Дефне качает головой. – Пора спать.