Психической реабилитации операм и следователям не полагалось, поэтому приходилось ходить или задеревеневшим, или моральным инвалидом. Задеревеневшим ничем не лучше, чем инвалидом. Самое лучшее — нормальная здоровая злость. И дерзость. Они в деле помогают. Но они помогают в настоящем деле — в борьбе с преступностью. Он же увяз, как муха в варенье, и на кого тут злиться, кроме себя самого?

Бутылка подытожилась быстро. Закуски не хотелось. Хотелось быстрее всё забыть. Особенно о том, что Мила одна, что нужна ему не меньше, чем он ей. Но забытьё не приходило. Он достал вторую. «Что же ты делаешь, Палашов?» И голосом одноклассницы Люськи: «Не пропадай, Палашов, слышишь?» Он забыл о бутылке и начал искать записную книжку. Она выпала из кармана брюк, когда он опрокинул в комнате стул с одеждой. Его не остановило падение стула, не остановило позднее время, не остановило то, что с Люсей они не виделись много лет, пока не встретились совершенно случайно. Он судорожно искал номер телефона, листая непослушными пальцами упрямые страницы. Наткнулся на топографическую карту Спиридоновки, которую начертила ему умелая рука Милы, выругался. Слишком многое их объединяет! Слишком! Продолжил искать. А вот и номер. Не передумал он звонить и тогда, когда пальцы не попадали в нужные кнопки, создавая какофонию звуков. С третьего раза он набрал наконец желанный номер. Ответа пришлось подождать. Палашов сидел на кровати рядом с тумбочкой почти в позе роденовского мыслителя. Настроен он был решительно, если смог дождаться, когда бархатный бас оборвал телефонные гудки:

— Алло.

Сон и недовольство поздним звонком пробрались в трубку.

— Эд… Эдуард? Чёрт! Прости! Вы спите?

— Уже нет, — пробасил мужчина.

— Это сле… Палашов.

— А! Палашов! — голос стал более дружелюбным. — Ну надо же!

— Мне Люся нужна.

— Хм! Понимаю. Она и мне нужна.

— Не издевайся! Мне сейчас нужнее.

— Ладно-ладно. Даю.

Послышался шелест.

— Привет, Женя! Что стряслось?

— Привет! Прости, что я в такой час… Я пьян… Мне абсолютно не с кем это обсудить… Я запомню… каждое твое слово запомню. Выручай, Люсь!

— Да, да, — женщина явно взволновалась. — Говори скорее, что случилось.

— Помнишь, я тебе говорил про лакомый кусочек? Про девчонку, в которую влюбился?

— Да. Конечно.

Голос Людмилы обрёл стойкость.

— Так вот… Я с этим не справляюсь. У тебя же отличный мужик, дети… Ты сможешь мне помочь.

— Давай рассказывай, Палашов. Не тяни.

— Понимаешь… она беременна. Девчонка моя беременна.

— Женька, в чём тут трагедия? Женись на ней, да и дело с концом!

Он разразился пьяным смехом.

— Я хочу. Ребёнок не от меня, понимаешь? А она просила меня защитить её от… от меня же. Я защищаю. Очень усиленно. — Он опять засмеялся. — Я пообещал, дурак, понимаешь? Пацан сказал, пацан сделал. Дохну я от тоски, понимаешь? Люся?

— Ты это, Жень, соберись давай. Не узнаю тебя, ей-богу.

— Люсь, а скажи мне, пожалуйста, ты же женщина опытная, когда ты мужа к себе подпустила после родов? Я к ней приближаться боюсь.

— Нет. Мы-то с Эдиком всё время рядом были. Но интим месяца через два после родов возможен, не раньше. Расскажи мне всё по порядку, чтобы я вникла в ситуацию и могла действительно помочь.

— Уф-ф… Попытаюсь. Началось с убийства. Это работа у меня такая — расследовать преступления, искать виноватых и в суд их передавать вместе с доказательствами и обвинительным заключением.

— Жень, не держи меня за идиотку. Кого убили-то?

— Люсь, убили классного парня. Ванькой его звали. Я поехал на место преступления разбираться. Только в деревню въехал, а она навстречу с пустым ведром. С пустым, понимаешь?

— Жень, ты же не суеверный. Ты же не думаешь, что она тебе несчастья сулила этим пустым ведром?

— Тогда не думал, а сейчас всё сходится. Выходит из-за сарая существо лохматое… Первое ощущение — воробей взъерошенный. А обернулся этот воробей в красивую измученную девку. Это потом. Когда я к ней на постой попросился. Она сказала, что с матерью. Соврала. Одна-одинёшенька была. В общем, началось наше знакомство с убийства, пустого ведра и обмана. Дальше было ещё интереснее. Она оказалась главной свидетельницей. Знала мотивы убитого пацана. Для моего дела птица очень важная. Но в двух словах не расскажешь. Наше общение затянулось на три дня. За это время чего только не происходило с нами! Я уходил, приходил. Пытался её утешать, наставлять. Ругались мы с ней. Спали две ночи в одной кровати. Заметь, не в одной постели, а в одной кровати. Я ещё в первый вечер пошёл по домам остальных участников трагедии разыскивать. Главного виновника, который хотел один за всех ответить, опергруппа сразу забрала, а мне остальных нужно было вычислить, потому что его история не вязалась с доказательной базой. И вот я выхожу, под окном дома достаю сигарету, курю, поднимаю глаза на окно, а на меня два кошачьих глаза уставились и смотрят, не отрываясь. Это девчонка смотрит на меня через полупрозрачную штору. Я тоже смотрел, думал она глаза спрячет. А она глазеет и глазеет на меня. Думаю, в этот миг я в неё влюбился. Потом начал замечать, что мне каждое слово, сказанное о ней, дорого и интересно. И каждая минута, проведенная с ней, на вес золота. Знаешь, на кого она учится?

— На учителя?

— Нет. Это её мама специалист по английскому языку и преподаватель. А она художник. Талантливая девка! Ей восемнадцать всего.

— Короче, попал ты, Женька, по полной программе. А от кого она ребёнка ждёт?

— А вот от пацана убитого и ждёт. Там история такая мутная! Да, за два месяца до этого я с Любой познакомился. И мы с ней вместе жили. Потрясающая женщина. Очень красивая! И свободна оказалась.

— И что с ней теперь?

Палашов улыбнулся.

— Всё хорошо у неё. Я с ней расстался сразу же, как вернулся. Просто взял и отрезал по живому. А когда отрезал, мой товарищ по работе и друг признался, что влюблён в неё. Я ушёл у него с дороги, и они теперь вместе. Настолько вместе, что я теперь совсем один. Он каждый раз спешит к ней.

— Ясно. Как же ты узнал о ребёнке?

— Из нашего разговора. Она сказала, что не предохранялась. Вероятность была очень велика. Мало этого: когда я её поцеловал первый раз, она в обморок упала. Можешь себе такое представить? Её, конечно, добило то, что между нами происходило. Она к этому не готова, но, как и я, ничего поделать с собой не может. Когда в себя пришла, попросила меня защитить её от меня же самого. Пришлось пообещать. Ещё обещал помочь поставить на ноги ребёнка. Просил его оставить. Но когда я её к маме повёз в Москву, дорогой с нами тоже много всего случилось. Она пошла меня проводить до лестницы. И я уже спускаться начал… Не смог просто уйти, вернулся и поцеловал второй раз. Пришлось провожать до квартиры. Она еле на ногах держалась.