— Люська, доченька! Как вовремя ты пришла!

Мужчины присутствовали в их доме всегда, много и разные, и Люська не только не знала отца, но и не была уверена, знает ли даже сама мать, от кого из залётных принцев она её нагуляла. За излишне пылкую любовь они платили ей, кто кошельком, кто подарком, кто каким-нибудь делом или услугой. Благодаря этой непотопляемой лодке любви жизнь матери и дочери держалась на плаву. Случалось, что мужики эти лапали и девочку, но мать активно защищала её от притязаний, пока она оставалась малышкой. И даже вышвырнула парочку очень настойчивых, оставив ни с чем. Но малышка выросла в тринадцатилетнюю худенькую с полупрозрачной белой кожей курчавую девушку, и у матери появились на неё кое-какие планы. С такой внешностью девчонка далеко пойдёт и сможет приносить доход не меньше материнского. Все эти платьица, юбочки, туфельки, туалетная вода и помада не так уж дёшево ей обходятся. Пусть дочурка потрудится немного и заработает на себя сама, а там, глядишь, войдёт во вкус и ещё мать прокормит. Это Люська узнала чуть позже.

Мать взяла дочь за руку и со словами «Пойдём, принцесса моя, я тебя с кем-то познакомлю!» ввела в кухню. Раньше мать не проявляла желание познакомить дочку с кем-нибудь из ухажёров, и от неожиданности девочка не успела даже ничего возразить. Четыре пары мутных несытых глаз уставились на неё. На столе стояли бутылки с пивом и вином. По сему видно было, что это весьма изысканные кавалеры. Некоторые мамочкины приятели предпочитали водку.

— Вот она, моя красавица! — сказала женщина, подталкивая девочку к столу. — Присядь, дорогая, выпей винца.

С этими словами мать выдвинула ей табуретку и посадила, слегка нажав на плечи. Люся не знала, что и думать. Они никогда это не обсуждали. Девочка надеялась, что мать растит её не себе на смену, а для другой жизни.

— Это Анатолий, а это Пётр, — мать показала сначала на того, что выглядел шире и старше, затем на того, что был симпатичнее. На лице Петра обозначилась слащавая плотоядная улыбка.

— Петенька тебя покатает на мотоцикле. Правда, Петь?

— Да, тебе понравится, Люсечка, не сомневайся. Не смотри, что я чуть-чуть подзарядился, я ещё практически трезвый.

— Только привези мне её обратно, Петя, понял? — строго наказала мать. — И кольчугу не забудь!

— Да, Викуся, не беспокойся!

— И будь поласковее! Ты пей, Люсь, пей!

Девочка поднесла дрожащею рукой бокал к губам и отхлебнула немного. Вино тепло и непривычно опалило рот, оставляя приятное послевкусие, и Люся отхлебнула ещё глоток. Может быть, они просто покатаются и всё? — понадеялась девочка. Не может же мать взять и так просто толкнуть дочь в объятья какого-то едва знакомого рокера30, пусть и симпатичного. Люся никогда прежде не видала этого Петю. Она быстро глянула в его лицо. Немного опухшее, с щетинистыми щеками, порочными губами, мутными голубыми глазами, оно всё же показалось ей приветливым, хотя и с какой-то скользкой улыбкой.

— Выпей ещё, Люся, и пойдём, — ласково предложил Петя, и показался девочке даже милым.

Он встал довольно-таки твёрдо на ноги и ждал, пока Люся пригубляла, не поднимая глаз, бокал. Первый раз выпив больше одного глотка, она быстро пьянела. Вино уже расплющивало мысли и играло с настроением.

Когда она всё-таки поднялась из-за стола и пошла, Пётр не притрагивался к ней, и это обнадёживало. «Сейчас прокачусь с ветерком и домой», — надеялась она. Оказывается, это их пару мотоциклов видела девушка, недавно входя в подъезд. «На каком из них поедем? На красном? На чёрном? Если на красном, я его поцелую в щёку, когда вернёмся», — загадала Люська.

Они спустились. Он завёл красный. Люська осталась довольна. Почему она не переодела это дурацкое школьное платье? Она представила голые коленки на прохладном майском ветру и улыбнулась. Пётр сел поближе к баку. Он не видел, как глупо она задирает ногу, чтобы усесться сзади, как выглянули на секунду простые советские трусики. Она взялась за его куртку по бокам. Вино пьянило, мотор оглушал. Они рванули с места, и Люська чуть не слетела. Она обхватила Петра руками. Кто-то из знакомых видел её, но она даже не запомнила кто. Восхитительный ветер слизнул все выбивающиеся из причёски-баранки, торчащие кудри. Как романтично — она на мотоцикле с небритым взрослым парнем! Завидуйте, девчонки! Они обгоняют машины на раз-два! На светофоре Люська подтянула платье к коленям. Водители глазеют на неё! И снова понеслись. Ух! Они выехали за черту города. Свернули куда-то и вскоре по просёлочной дороге углубились в лес. Там и остановились, заглушили мотор. Лес принял их в умиротворённые влажные объятия. Издалека шипела трасса, над головой шептали сосны. Надо же, такое приключение с ней! Вот так мать! Другая бы убила, если бы узнала, а эта сама разрешила сесть с мужиком на мотоцикл. Люська потёрла зачесавшиеся вдруг коленки.

— Приехали. Слезай! — обернувшись, приказал Пётр. Она неуклюже соскользнула с сиденья.

Он перекинул ногу и встал возле неё, поставив мотоцикл на подножку. Молча внимательно посмотрел в лицо. Глаза его как будто просветлели и стали какими-то внимательными и строгими. Он потянулся ей за голову и развязал коричневый в тон платью бант.

— Этот цвет тебе не идёт, лапуля. — Он расплетал волосы, пока они не вытянулись во всю почти до пояса длину, сохраняя на себе особенности причёски. Он разгрёб их пальцами и вдруг, захватив прядь на затылке, наклонился и припал к губам. Щетина колола и царапала нежную кожу губ и щёк. Голова кружилась сильнее, чем от вина. Его язык душил, рука больно мусолила волосы. Вторая рука грубо смяла грудь. Потом отпустила. Громыхнула пряжка. Девочка словно бы и не понимала, что с ней происходит. Пётр оторвался от неё, чтобы тут же развернуть к себе спиной и перегнуть через сиденье мотоцикла, снова схватив за волосы. Люська и пикнуть не успела, как её подол взметнулся вверх, трусы были сдёрнуты вниз, а ноги раздвинуты грубой рукой, насколько позволяли трусы.

— Лежи, — тихо приказал он и, отпустив её, зашуршал и защёлкал чем-то.

Девушка покорно выполняла его требования. Лежа на весьма шаткой опоре, она наблюдала, как божья коровка ползёт по травинке, свежей и тоненькой. Как только он покончил с вознёй, глаза и рот девочки широко распахнулись от распирающей боли. Из груди вырвался сдавленный всхлип. Она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже крикнуть. Его тело навалилось на неё, рука зажала и без того безмолвный рот. Она услышала почти у самого уха злобные слова: