Столпотворение на подъездах к площади царило такое, что кинохроникеру пришлось забраться на мраморный памятник Петра IV, а нас извозчик и вовсе высадил за два квартала до места назначения.

Шли мы в толпе, что напоминала тёмный вал океана, едва разбуженный первым порывом бури. Она текла вперёд медленно. Серые лица людей были подобны мутно - пенному гребню волны. Глаза блестели возбуждённо, слова кружились над толпой, как маленькие, серые птицы. Говорили негромко, серьёзно, словно оправдываясь друг перед другом.

Толпа нерешительно плескалась в каналах улиц, на мостах, разбиваясь на отдельные группы; гудела, споря и рассуждая, толкалась о стены домов и снова заливала середину улицы тёмной, жидкой массой. Шли, осторожно прислушиваясь, заглядывали вперёд, чего-то упрямо искали глазами.

Больше всего говорили о нашем Государе, убеждали друг друга, что он добрый, сердечный и всё понимает правильно. Что не от сладкой жизни подданные Его начали столь небывалую забастовку на Путиловском заводе. Но в словах, которыми рисовали Его образ, не было красок. Чувствовалось, что о нём давно, а может быть, и никогда вовсе не думали серьёзно, не представляли Его себе живым, реальным лицом.

Пока мы с Элиасом пробивались к лобному месту, на площадь выехал кортеж из трех самоходных экипажей, в сопровождении отряда конных драгунов Императорской гвардии, облаченных в золотые кирасы. Газетчики мигом повскакивали с насиженных мест и засверкали вспышками фотокамер. Гомон толпы заглушал ржание коней и лязг металла.

Вся процессия остановилась у лобного места, а следом протяжный звук горна наполнил всю площадь. Толпа замялась, окутывалась угрюмым и трепетным молчанием. Тишину нарушал лишь звон упряжи да крики стаи ворон, что кружили над площадью черной тучей. Солдаты сидели на лошадях и передках, глядя вперёд, через головы людей. Пушки самоходных экипажей были направлены в землю, словно нюхая её.

Его Величество Государь Император медленно взошел на пьедестал и устремил свой взор на огромную толпу, которой не было края. Он был очень высокий, тучный и кряжистый, как дуб, наш Государь. Ежели не седые волосы густой шевелюры и длинной роскошной бороды, его нельзя бы было назвать стариком: так свеж был румянец его полных щек - еще без морщин, таким молодым блеском сверкали его красивые, почти детские глаза, в которых не было и тени той жестокости, о которой слыла стоустая молва. Однако, во время своей службы я не раз имел случай убедиться, насколько ошибочно мнение, что глаза есть «зеркало души». Я видел бесов с глазами ангелов, и ангелов с глазами бесов.

Одет был Государь в очень длинную парадную мантию, из дорогого красного сукна, что не сумела скрыть его широкие плечи. На шее и на груди Его виднелись императорские регалии, состоящие из нескольких медалей и двух крестов. Густой соболиный воротник был под стать величественной короне, что покоилась на царском челе.

Через мгновение раздался громовой голос Императора, усиленный десятками граммофонов:

«Я вызвал вас для того, чтобы вы могли лично от Меня услышать слово Мое и непосредственно передать его вашим товарищам.

Прискорбные события с печальными, но неизбежными последствиями происходят от того, что вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины.

Приглашая вас идти подавать Мне прошение о нуждах ваших, они поднимали вас на бунт против Меня и Моего Правительства, насильственно отрывая вас от честного труда в такое время, когда все истинно - русские люди должны дружно и не покладая рук работать на одоление нашего упорного внешнего врага.

Стачки и мятежные сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы.

Знаю, что не легка жизнь рабочего. Многое надобно улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами, по совести, понимаете, что следует быть справедливым и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности. Но мятежною толпою заявлять Мне о своих нуждах – преступно!

В попечениях Моих о рабочих людях озабочусь, чтобы все возможное к улучшению быта их было сделано и чтобы обеспечить им впредь законные пути для выяснения назревших их нужд.

Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их Мне, а потому прощаю им вину их.

Теперь возвращайтесь к мирному труду вашему, благословясь, принимайтесь за дело вместе с вашими товарищами, и да будет Бог вам в помощь!».

После этих слов взор мой затянула алая пелена: хлопнул выстрел, голова Государя дернулась, а окровавленная корона мелодично запрыгала по ступеням трибуны...

Словно в бреду, я выхватил парадный щит из рук стоявшего рядом очумевшего гвардейца. Не успела стража и глазом моргнуть, как я взмыл к Его Величеству и выставил перед ним преграду. Щит выдержал удар пули, а следом же, взрывная волна с ужасающей силой шибанула в грудь, отбросила на спину и покатила кубарем. Тут же грохнули пушки императорского экипажа, разрушив две сторожевые вышки у въезда на площадь. По ушам ударил ужасающий грохот, и храм Великих Апостолов, что стоял подле площади, ушел под землю, поднимая к небу настоящее облако пыли.