— Правда, что они голые ходят? Ну то есть в шерсти. Но это же, считай, голые, так ведь? — выпалил один из мальчишек.

— А ростом они какие? — влез Милит.

— Да все знают, что они огромные! — замахал руками Сар. — Но они что же и когтями дерутся, и саблями?

Ро слушал их вполуха, пожёвывая изюмину. Та была совсем не как виноград, но тем не менее сладкой. Неприятно сладкой. Приторной.

— А с чего это у вас такой интерес у всех? — спросил он, когда мальчишки замолкли в алчущем ожидании.

— Так оно ж известно с чего… — начал было Сар.

— Говорят, на границе неспокойно, — перебил его Верин. — Того гляди ещё и с севером воевать начнём. Желтоглазых демонов все знают. Мелкие они, пусть и злобные. А как с этими чудищами халасатскими сражаться — пока непонятно. Шкуры у них поди толстые. Как думаешь, шпагой тяжело проколоть? А то нам скоро по гарнизонам, как раз может война и начнётся. Вот будет у тебя возможность доказать, кто ты на самом деле.

Если б Ро нечаянно не проглотил изюмину, то непременно выплюнул бы на пол. Кажется, она застряла в горле и начала набухать. Слов не было — только эмоции. Того и гляди выльются в такую жгучую брань, что в соратниках навсегда скончается чувство прекрасного. Им уже было не по одиннадцать, чтобы тащить в умывальню и мыть рот с мылом. Ротный клялся, что заставит жевать острый перец всякого, кто вздумает повторить любое ругательство, придуманное неотёсанным дикарём.

— Роваджи, на выход! — некстати раздался крик командира. — К капитану, бегом. Даю тебе десять секунд, чтобы обуться.

Распорядившись, ротный так же внезапно скрылся за дверью. Ро метнулся к койке, но, натягивая ботфорты, поднял на соратников взгляд исподлобья.

— Вот, что я вам скажу, простачки. Бисты не звери, но и не люди. Они вас на кусочки порвут, если к ним сунетесь. Ростом на голову выше любого из нас, а клыки — что мои пальцы. Ясно вам? Вашими шпажками они в них ковыряются, если что-то застрянет. Прожуют и проглотят! А прочие забодают! Пробовали коня на скаку остановить? Так вот бык куда как страшнее. Ни писка вашего, ни хруста костей не заметит. А если вам кажется, что у вас дисциплина и строй, то вы ничегошеньки не знаете о стае. Так что мой вам совет, проситесь на другую границу!

С этими словами Ро прихватил котан и выбежал из казармы.

Разговоры о возможной вражде задели его непримиримые чувства. Ему всегда не нравилась ненависть, которую сородичи испытывали ко всему живому, что не носило белые космы и не кланялось Колласу. Быть чужаком утомительно и несладко, но оказаться отродьем врага — куда более страшная перспектива. Да и случись война, границу закроют, и о побеге можно будет забыть. Препятствий становилось настолько много, что тень от их величественного массива не только мешала прорастать чахлым надеждам, но и лишала света саму жизнь.

Ро решил не делать поспешных выводов и не загадывать наперёд. Сперва злободневное. Вряд ли он сотворил что-то плохое. Уж серьёзное бы точно запомнил, а за мелочи в центральный корпус не гоняют. Пожурили бы перед ужином или постегали розгами. Скорее всего капитан нашёл для него работёнку. Всему виной безупречный почерк. Ро умел писать и мелко, убористо и крупно, размашисто. Даже с завитушками и загогулинами, если расстараться. При этом он не пачкал дорогую бумагу чернилами и не допускал ошибок. Вот и дёргал его командир корпуса всякий раз, когда нуждался в толковом писаре. Учителя тоже находили ему особое применение: поручали читать с выражением перед классом, будь то лекции по естествознанию, богословию или истории. А вот на арифметике Ро спал. Когда его в десятый раз выгнали из класса, ротный потащил лодыря к командующему и выяснилось, что у скуки кадета весьма оригинальная причина: все эти уроки и задания были для него слишком просты. Жаль только в казначейство его с такими талантами не допускали.

Или, быть может, капитан вызвал, чтобы снова сыграть в шахматы. Он это дело любил и всегда приправлял нравоучительными беседами. Таким ему виделось всестороннее воспитание подопечного. Ро ничего не имел против. Друзей и приятелей у него всё равно не было. Всё что угодно интереснее тупого прозябания в казарме! А после брошенных в сердцах слов лучше до отбоя туда не соваться. Главное, проверить перед сном простыню. Несколько раз её заливали чернилами, а однажды подсунули облезлое чучело куницы из краеведческой комнаты. «Эй, Халасатец! Нам не разрешено подружек водить!» Пожалуй, это было даже смешно.

Гадая о возможных последствиях, Ро пересёк корпусной плац и вбежал в дежурную.

— Шагом! — прикрикнул на него засевший там лейтенант.

Кадет вытянулся по струнке, отсалютовал знак верности ало-класси и только после этого продолжил путь. Медленнее, но всё равно поспешно. Не любил он вяло плестись. То было ещё хуже, чем маршировать, изображая вышколенного болвана. Пусть Ро любил читать и разглядывать карты, связывать жизнь с кабинетной работой не хотел. Но и на войну не собирался. Существовала бы такая должность, чтобы путешествовать по разным местам и странам, при этом ни в кого не тыча шпагой и не расстреливая из мушкетов. Может быть флот?

Детей Алуара учили, что многострадальный алорский народ приплыл из-за моря на кораблях. Они скитались несколько поколений, выискивая землю и милость Колласа. Когда же они их наконец-то нашли, то ступили на побережье, кишащее серокожими бестиями. Тогда, сразив полчища лютей, алорцы по праву назвали юг континента своим.

Любовь ко флоту у белоголовых была в крови. Уже прошло несколько веков с тех памятных времён, и светлые умы инженеров заставили парусные судна ходить по небу. Плыть прямо по воздуху. То есть лететь. Ро был мальчишкой смышлёным, склонным к наукам, но никак не мог понять, как такое возможно? И всё же корабли, пролетавшие порой высоко-высоко над казармами, подтверждали, что это не сказки. А летом кадеты всходили на палубу, чтобы отправиться на побережье, и имели счастье видеть раздольную родину такой, какой её, должно быть, видел сам лучезарный. Конечно же Ро нравилось летать, как и лето, и море, но разгадать великий алуарский секрет казалось ему куда как более важным, чем часы, проведённые среди облаков.