– Вы сами себя запутали. Мне интересно зачем?

Лилия выдохнула и закусила губу. Она перевела жалостливый взор на подполковника Самбурова, определив в нем самого высокого начальника из присутствующих, но тот лишь хмыкнул.

– И чего это мы врем? – спросил Роман, сурово хмурясь.

– Да! Ладно! Ну это… – Взгляд девицы заметался по комнате, она дергалась на стуле, теребила свою одежду. Потом сдалась: – Дори не расскажете?

– Дори точно не расскажем, – пообещала Кира.

– Ну, у нас не было секса. – Она подняла взор на следователей и, встретив у них непонимание и ожидание продолжения рассказа, добавила: – Клиент меня не трахнул, только выезд.

– Она мамке наврала, деньги взяла по полной, – догадался Григорий. – Наверное, еще за ущерб.

– Да! – выдохнула Лилия – Шрамы на всю жизнь останутся! А ей, между прочим, три цены заплатили, и она знала, что клиент с прибабахом.

– Отлично! С расценками все выяснили, – обрадовалась Кира и быстро добавила: – Правильно, что взяла больше, на этом фоне могла бы еще и процент поднять. А теперь подробно, как было на самом деле. Ты зашла, он на корточках сидел?

– Да. Мне на кровать указал. Я разделась, легла. Он спрыгнул со своей тумбы, – девушка заметно успокоилась, перестала дергаться, – лег рядом и стал меня гладить.

Кира обратилась в само внимание:

– Как гладил?

– Как собаку или кошку, – представительница древнейшей профессии пожала плечами. – По холке трепал. По спине. Морду, то есть лицо, вертел так. Ну, я мурчать сначала стала, он рыкнул. Я поняла, что кошка ему не нравится. Стала погрубее рычать – зашло. Довольный такой лежит, гладит, тискает.

Роман с трудом сдерживал смех, поэтому ширина улыбки компенсировалась шириной глазных орбит. Самбуров и вовсе ринулся в другой конец кабинета, краем глаза Кира видела его содрогающиеся плечи. Внимательно слушала только Татьяна Николаевна, напрочь лишенная чувства юмора.

Богиня разврата продолжила:

– Ну, думаю, сейчас как сучку оприходует, и норм. Разойдемся. А он как зарычит, заблажит, как зубищами в меня вцепится, сначала в бок, потом прям в живот и не выпускает, башкой вертит. Чую, кусок уже откусил. Я заорала. Да я реально перепугалась! И больно! Охренеть, как больно!

Кира медленно кивнула, давая понять, что услышала и можно продолжать.

– Ну, я ору, он орет, этот, который меня привез, забежал, тоже орет. Отодрал он от меня придурка. Из меня кровища хлещет! Этот еще, кусал который, сильный такой. Он вырвался и попытался меня еще укусить. Но уже не глубоко цапнул.

Кира поняла, что если сейчас не выставит рассказчицу, то не выдержит и заржет в голос.

– Высокий меня вывел из той комнаты, бинт дал и пластырь, мы залепили укусы, я кое-как оделась, за живот держусь. Ну он мне еще бутылку вискаря дал, хорошего, почти полную. Я хлебнула – полегчало сразу.

– Компенсацию на уколы от бешенства дал? – уточнила Кира уже просто так. Вопросов у нее больше не было.

Девица кивнула.

Кира развела руками, показывая, что она расспросы закончила, и отошла. Роман молча, закусив губы, подписал пропуск Лиле, попросил Татьяну Николаевну проводить девушку к специалисту по субъективным портретам.

Едва за ними закрылась дверь, Роман засмеялся.

– Ну и что за зверь у нас? Что скажешь? Что это все означает? – Самбуров, который отсмеялся в свое удовольствие в дальнем уголке, на полном серьезе ждал от Киры психологического заключения.

Она посмотрела на него умиленно, почти нежно, как старушка на расшалившееся дитя, очень хотелось спросить: «Откуда я знаю, что у этих психов в голове? Черт его разберет, что им пригрезилось!»

Но вслух она произнесла, чудом сохраняя остатки серьезности и спокойствия:

– Чесал он ее не за задницу, значит, впечатляют его не корги. Какая-то другая порода. Но конкретно, на какую псину у него встает, не знаю.

Хохот в кабинете стоял долго. Трижды в их дверь заглядывали проходящие мимо сотрудники и, нахмурившись, уходили.

– А если серьезно? – Самбуров успокоился и занял свое место за столом, повертел в руках ручку.

– Нормальный маниакально-депрессивный психоз с парафилической компонентой. Как я и в начале предположила. Он не возбуждается от обычной женщины, скорее всего, и не овладевает ею. Если акт сложится удачно и у него не случится приступа с желанием кусать и выдирать печень, то он… возбудится, помастурбирует и угомонится. Или не угомонится. Но вот с Лилией перевозбудился, заскулила она, как собака, и случился приступ.

– Он на собак возбуждается, что ли? – Роман задумчиво почесал макушку. – Как это называется к животным когда?.. Зоофилия?

– Нет, не просто на собак, – размышляла Кира. – Тут что-то другое. Какая-то эмоция… или роль…

– Что с иконами? Ты спрашивала… – Самбуров почти успокоился.

Кира отмахнулась.

– Если при человеке упомянуть бога или законодательство, ему становится тяжелее врать. Нас так воспитывали, книгами, фильмами, наставлениями – богу и судье, как на духу. На подкорке сидит и у преступника, и у атеиста. Всегда хотела проверить. Вот, – Кира пожала плечами. – Проверила. Ну… работает. Лилия заволновалась, пульс участился, выступила испарина. Ложь выплыла. Еще хорошо упоминать честь и документы о неразглашении, но это уже частности.