В тот день я ушел в самоволку, без разрешения старшего офицера покинув территорию училища.

Путь мой лежал на самую окраину Орлиана, где был расположен монастырь богини стыда и скромности Айдос.

Это мрачное место, расположенное в голом пустынном ущелье, больше всего напоминало тюрьму. Служители богини строго следовали принципу – ничего в монастыре не должно радовать глаз. Здесь не было даже зелени – один песок.

Я шел по выложенной желтым кирпичом дороге, крепко сжимая в руках огромный букет цветов, который купил для матери в лучшем цветочном магазине Орлиана, потратив львиную долю своих карманных денег.

Это были ее любимые нежно-персиковые розы, которые так редко дарил ей отец.

По правде сказать, на моей памяти он никогда их ей не дарил.

Послушницы в темных одеждах, больше напоминающие ворон, зыркали на меня с таким видом, как будто я не навестить мать пришел, а собрался прямо во дворе их монастыря начертить пентаграмму и вызвать всетемного.

Были среди них и молоденькие, которые явно недавно приобщились к служению Айдос. Вот они смотрели на розы в моих руках мечтательно и даже завистливо.

Для них эти цветы действительно были чем-то необыкновенным.

Само собой, я понимал, что вряд ли мне разрешат встретиться с мамой – отец наверняка строго-настрого запретил им пускать меня к ней.

Мать-настоятельница мадам Жувеналь, в кабинет которой я направился, и слышать об этом не хотела. Но у меня уже был готов для нее убойный аргумент, а именно – вторая часть моих карманных накоплений.

Жувеналь оказалось подкупить даже легче, чем я думал. Я полагал, что не примет она взятку от несовершеннолетнего пацана. Побоится гнева генерала Альберона.

Зря.

Правда, когда она прятала деньги в своей сейф, не было в ней ни стыда, ни скромности.

Когда я вошел в комнату матери, то был поражен бедной, буквально нищенской обстановке и холоду, царящему в этой жалкой каморке.

Но затем мой взгляд упал на кровать, на которой она лежала, и я забыл обо всем на свете.

Бледная до синевы, такая маленькая и худенькая, с темными кругами, которые залегли под ее огромными, некогда весёлыми и искрящимися жизнью глазами. Тонкая рука, лежавшая поверх грубого домотканого покрывала, больше напоминала птичью лапку.

Я смотрел на нее и не понимал, что с ней.

– Кайран… – слабо позвала мать. – Неужели это ты, сынок? Да нет, мне, видно, мерещится…

– Да, это я, мама. Я пришел поздравить тебя с рождением дочки.

В ее глазах блеснули слезы.

– Ах, сынок, мой любимый, мой славный сын... Каким же ты стал красивым! Как же я счастлива, что увидела тебя. О, розы! Это же мои любимые… Богиня, я словно в сказку попала! Спасибо тебе, сынок!

Мать хотела прижать к себе цветы, но у нее даже на это не хватило сил.

Я велел толстой настоятельнице, которая терлась за дверью и подслушивала каждое слово, принести для цветов вазу.

В этой пустой комнате не было вообще ничего, что могло хоть как-то за нее сойти.

– Как ты себя чувствуешь, мама? – встревожено спросил я. – Как малышка?

– С ней все хорошо. Родилась здоровенькой и очень красивой! Правда, мне уже несколько дней ее не приносили. Но я что-то плоховато себя чувствую эти пару дней… Ничего, пройдет. Лучше расскажи о себе, сыночек. Как ты? Тебе так идет форма юнкерского училища! Ты у меня красавец и так возмужал – когда совсем повзрослеешь, от невест отбоя не будет. Расскажу тебе один секрет. Когда ты полюбишь прекрасную девушку, то обязательно подари ей вот такие персиковые розы. Они росли в долинах Салеха, где прошло мое детство. О, сколько воспоминаний... Папа рассказывал поверье – если мужчина подарит девушке, в которую влюблен, букет из этих роз, то она вдохнет их волшебный аромат и обязательно полюбит его в ответ!

Мама всегда любила вот такие вот романтичные легенды и поверья, которые мой отец всегда считал полным бредом.

К тому же я прекрасно видел, что она пытается увести меня от главной темы.

– Скажи, что с тобой.

– Это… Небольшое осложнение после родов. Нужно восстановить силы и все будет хорошо, сыночек.

– Ты уже решила, как назовешь девочку?

– Я хотела назвать её Алисией в честь моей бабушки, но сестры говорят, что я не имею на это право. Они сами придумали ей какое-то имя, а какое, не говорят… – помрачнела мать.

Мы поговорили еще минут десять, и настоятельница замолотила в дверь, оповещая, что время свидания закончилось.

На прощанье я поцеловал мать в щеку и вышел, чувствуя в горле ком.

Я понимал, что вижу ее в последний раз.

За самовольное оставление части мне был объявлен строжайший выговор, но, к моему удивлению, наказание было не таким уж и суровым.

Отец точно знал, что я был у матери, но никакого скандала из-за этого не последовало.

А через пару дней он приехал в училище и лично сообщил мне, что она умерла.