Шрифт:
– Ублюдок! Ублюдок в моей семье! – брызгая слюной, орал отец. – Как ты посмела, потаскуха? Кто отец – лорд Симсон или баронет Викториан? Не смей отпираться – я все знаю! Знаю! Ты опозорила меня, меня, генерала императорской армии. Что обо мне сейчас говорят, сука? Ты знаешь, что обо мне говорят? Александр Альберон командовал полками, а женку свою удержать в узде не мог! Бесчестье! Полное бесчестье! И тень этого позора уже пала на Кайрана! Знаешь, о чем теперь еще шепчутся, ты, мусорная подстилка? Что Кайран – не мой сын! Нагулянный! Так же, как и этот ублюдок в твоей утробе, нагулянный! А, может быть, это правда, а? Может быть, Кайран тоже плод твоей измены? Вот такой же грязной, отвратительной, наглой измены?
– Нет, Александр, нет, поверь мне! – заплакала мама. – Кайран – твой, твой сын, я клянусь!
Тяжело дыша, отец вытащил из-за пазухи толстую пачку писем и в гневе швырнул их матери прямо в лицо.
– Как ты посмела? Как смела писать такие вещи и слать свои обнаженные изображения своему любовнику? Так развязно и нагло, так пошло и омерзительно! И это видели все, все старшие офицеры. Я растоптан, раздавлен, убит! Это ты убила меня!
Лицо отца стало страшным. По-настоящему страшным и совсем, совсем мне не знакомым.
Моя мать зарыдала, забилась в истерике, а отец…
С искаженным лицом он занес руку, и над ладонью заклубилась черными ошметками дыма необратимая магия.
Как раз перед каникулами я проходил виды проклятий со своим учителем, который велел вызубрить их виды и определения наизусть.
Что я и сделал.
Мой отец хотел швырнуть в мать смертельное, гибельное проклятие.
Того, кого оно коснется, ждет поистине страшная смерть. Убийственная магия чернильными разводами расплывется по коже человека, пожирая его внутренности и душу.
И тогда я без колебаний встал между ними.
Заслонил мать собой и, глядя на отца исподлобья, медленно сказал:
– Ты этого не сделаешь.
– Уйди, щенок! С дороги!
– Ты не тронешь ее. Я не позволю, отец.
С помутневшими от гнева глазами Александр Альберон некоторое время смотрел на меня, будто соображая, кто я вообще такой…
В этот момент он мог поразить гибельным нас всех – меня, мать и ее нерожденное дитя.
Я ясно видел безумие в его глазах.
Это длилось секунд пять, но это было страшно. Потому что я понимал – в этот момент три жизни висели на волоске.
Прошла, кажется, целая вечность, прежде, чем взгляд Александра Альберона стал ясным.
Он сплюнул и опустил руку, отзывая магию.
А затем грубо отпихнул меня, схватил мою мать и прямо в легком платье потащил на морозный двор.
ГЛАВА 43
– В монастырь богини стыда и скромности Айдос! Там ты останешься до конца дней своих, лживая подстилка!
Я не мог поверить, что больше не увижу свою ласковую веселую маму, которая сейчас плакала навзрыд.
– Отец, что ты делаешь? – я изо всех сил вцепился в ее руку. – Не отбирай ее, не бросай! Прости ее, и мы обо всем забудем!
– Это для твоего же блага, сын мой. Теперь у тебя нет матери. Только отец, – и он увел ее.
С тех пор моя жизнь круто изменилась. Отец сразу же, досрочно отдал меня в юнкерское училище имени императора Терентия. Когда я с отличием его окончил, он тут же взял меня в Ронсенвальскую военную компанию против арахнидов – гигантских разумных пауков.
Несмотря на то, что я был сыном самого генерала, свой путь в армии императора я начал со звания лейтенанта. Другие высокие чины сразу же ставили сынков на должности полковников и генерал-майоров, отец желал, чтобы я прошел весь путь, начиная с самых низов.
Я и сам хотел того же – пройти всю грязь войны, увидеть ее истинное лицо, подняться из низов наравне с самыми простыми солдатами.
Как он и велел, про свою мать я больше не вспоминал.
Лишь однажды, во время короткого отпуска из училища в родной дом, из подслушанного разговора слуг узнал, что мать произвела на свет здоровую и крепкую девочку.
Ее оставили в монастыре Айдос, оформив как подкинутую к дверям сиротку.
Ввернувшись в училище и встретившись там с отцом, я рискнул спросить его об этом, хотя он совершенно не выносил тему матери. В ответ Александр пришел в ярость:
– Не смей вспоминать эту женщину и ее ублюдка, Кайран! Не смей, говорю тебе, сынок!
Но я не мог.
Офицеры-преподаватели, кажется, были предупреждены моим отцом, поэтому увольнительную мне в те выходные не дали.
В училище я всегда ревностно соблюдал дисциплину и до тех пор не удостоился ни одного выговора, но в тот день решение созрело мгновенно.