Под раскатистые голоса, сочащиеся яростью и возмущением, я натянула платье, влезла в туфли и, проведя ладонью по волосам, приоткрыла дверь в гостиную.

И застала картину маслом. Игнат, всклокоченный, с помятым лицом и нечесаной бородой стоял напротив полной женщины. Его глаза нездорово поблескивали и грозились выкатиться из орбит, а руки были подняты, только теперь он не кулаками тряс, а воздевал кверху растопыренные пальцы.

— Не ори, ты так, Рая. — Сморщившись, дядя прикрыл ухо. — Чего тебе надобно от меня?

— Я требую возместить ущерб. — Пухлые щеки женщины, и без того тронутые нездоровым румянцем, полыхнули ярко-красным. — За корову и коня.

— С какой стати? — Игнат отнял ладонь от уха и опустил руки вниз. — Я тебе чего плохого сделал? Ну грушу твою летась не распилил. Так давай еще бутылку и…

— Никакого «и», — оборвала она его. — Племянница твоя приворот сделала на Шурочку, и Гришка мой тяму потерял. Ушел и… — Сельчанка всхлипнула и уголком серого платка вытерла глаза.

— Дак вернулся твой Гришка, чего тебе еще надо?

— А корова и конь остались у этой шкуры! Не отдала она их назад! — Женщина уперла руки в бока и двинулась на Игната.

Самое время было прийти на помощь дяде, и я распахнула дверь.

— Никакое приворотное зелье Шурочке я не продавала. И продавать не собираюсь. Ясно?

— Ах ты дрянь! Не продавала она! — взвилась гостья, и даже белки ее глаз налились кровью. Определенно, гипертония у нее принимала тревожный оборот.

— И корову вашу я не забирала. И коня не трогала, — продолжала я стоять на своем. — Если Шурочка забрала, то обратитесь к стражам. Они должны возвращать украденное. А я вам могу предложить отвар валерианы и от давления травяной сбор подобрать.

— Валерианы отвар? Сбор от давления? — взвыла женщина. — Ах ты колдунья бесноватая!

Сложив руки на груди, я ждала, когда же она немного придет в себя и я попробую что-нибудь придумать, чтобы хоть как-то компенсировать вред, причиненный Настей.

— Как я буду жить без моей Зоринушки? — всхлипнула она. — Я ее так любила. Только лучшую траву ей высевала, мыла ее по два раза в день, к бычку вот сводила…

Мое сердце куснула жалость. В груди защемило так, что я, глядя на эту грузную убитую горем женщину, сама чуть не пустила слезу.

— Сколько стоит такая корова, как ваша? — Расставаться с серебряным было очень жалко, но я уже задумалась над тем, чтобы им пожертвовать.

— Шесть золотых, — сразу же ответила Рая и прорычала, не сводя с меня недоброго взгляда: — Чего глаза выпучила?

— Дороговато для коровы…

— А как ты хотела? Моя Зорюшка семь тыщ литров молока в год дает. Жирного, аж четверть банки на сметану идет. А какие блинчики и пирожки получались на ее молоке, пальчики оближешь!

Она вытерла рукавом пот со лба, а я, воспользовавшись передышкой, выскочила в сени и оттуда спустилась в погреб. Кроме женьшеня, там еще оставался на дне бутыли отвар валерианы, который я приготовила в первый день попаданства. Конечно, лучше бы у меня было шесть золотых…

Схватила бутыль, вернулась в кухню и перелила отвар в чашку. Валериана заблагоухала пряными нотками, а я оценила ее количество. Маловато, но и несколько столовых ложек успокоят разъяренную сельчанку, и, глядишь, давление тоже снизится.

«Похоже, успокоительное в Ведунах обещает быть ходовым товаром», — хмыкнула я.

— Вот, выпейте, — протянула я чашку в веселенький красный горошек. — Это валериана.

— Из твоих рук я ничего не возьму! Не хватало, чтобы еще и меня заколдовала, — отмахнулась Рая.

— Не хотите, как хотите. — И я залпом выпила отвар.

— У-у-у, бессовестная! — взвыла женщина. — Твой дедушка, вечная ему благодать, глядя на тебя, в гробу ворочается!

Она развернулась на месте и направилась к двери.

— Я уже все написала друиду. Все твои делишки перечислила. Пусть он и выясняет, кому и что ты продавала. А мне корову и коня чтобы вернула! Слышишь?

Дверь громко бряцнула о косяк и с жалобным скрипом вернулась в открытое положение.

Я постояла минуту, а потом, сбросив оцепенение, поспешила на пожарище.

Рае я сочувствовала и надеялась, что здравый смысл возьмет над ней верх и обратится она к стражам. А в том, что именно стражи смогут вернуть ей корову и коня, я не сомневалась.

От места пожара все еще поднимался дым, и вокруг расходился кисловатый, чуть протухший запах. Дядя не остался в доме и, сердито фыркая, шел за мной следом.

— Игнат, почему до сих пор пожарище тлеет? — Я остановилась неподалеку от черной проплешины, занимавшей добрую треть двора.

— Там было пять тонн самого лучшего торфа. Как ты его сейчас потушишь? Пока не выгорит, будет тлеть.