— Цветы в доме, — Оксана моргнула и зеленые ресницы, точно крохотные листочки, трепыхнулись, — мерзнут. Больно им.

— А отец твой где? — я потерла подушечки указательного и большого пальцев друг об друга, разгоняя искру магии.

Ничего. Никакой опасности от Оксаны не исходило. Только безмерный покой и желание помочь любимым цветочкам.

— По делам поехал, ваше сиятельство. Дверку запереть забыл, я и вышла. Растения звали, — она сдвинула прямые брови, широкий лоб прорезала морщинка.

Я заметила, что над ухом она закрепила цветок африканской ромашки. Гацания стояла у нас в столовой и обычно не радовала бутонами зимой, предпочитая солнечный свет. Хмурое небо Петербурга не способствовало ее развитию, потому в горшке чаще всего сидел пустой зеленый куст. Теперь я узнала, что она у нас оказывается ярко-оранжевая по краям многочисленных лепестков и темнеющая к рыльцу.

— Не броди по дому босиком, — я кивнула на ноги Оксаны. — Заболеешь. И не попадайся на глаза никому из мужчин.

— Хорошо, ваше сиятельство, — легко согласилась та, присев в своеобразном книксене.

Под аккомпанемент мелодии, известной ей одной, Оксана двинулась в коридор, но внезапно застыла, затем резко повернулась ко мне.

— Ваше сиятельство.

— В чем дело, Оксана? — прищурилась я.

— Разве вы не велели дочерям не покидать своих покоев? — спросила она и склонила голову так, что зеленая масса волос скользнула на правую сторону. — Папа всегда сильно ругает меня, когда я убегаю из комнаты. Я бы не хотела, чтобы барышень тоже ругали.

Акцент на слове «ругать» мне категорически не понравился. Как и то, что Софи с Натали решили проигнорировать мой приказ. Подойдя ближе, я аккуратно прикоснулась к подбородку Оксаны и заметила, что та нервно дернулась. Будто боялась чего-то.

— И насколько сильно тебя ругает отец? — поинтересовалась я, но ответом стала тишина. — Ладно, ничего страшного, — мой беспечный голос успокоил ее и послышался вздох облегчения.

— Вы расскажете папе?

— Нет. В благодарность за твою внимательность.

Трогать Оксану за лицо я не стала, лишь осторожно погладила по хрупкому плечу и отправила дальше к цветам. Пусть развлекается, а чуть позже я собиралась расспросить Петра Исааковича о Максиме Федоровиче. Как и про остальных, кого горничная Василиса «сдала» в прошлый. Не хватало мне под крышей людей и нелюдей, поддерживающих сопротивление.

Дойдя до лестницы и поднявшись, я услышала впереди голоса падчериц. Раздражение растеклось лавой по венам, усилились тошнота и головная боль. Шум в ушах сменился противными щелчками, но я отчетливо чувствовала каждую эмоцию, идущую из спальни Софии. Судя по интонациям, изредка переходящим в крик, Натали идея покинуть дом не понравилась. Да еще без моего разрешения.

Я покачнулась и оперлась о стену. Под ладонью шершавая поверхность оцарапала кожу, но я ничего не почувствовала. Бушующая магия перебивала все ощущения, кроме неприятных позывов желудка и мерзких звуков в ушах. Сколько бы я ни пыталась взять себя в руки, привести мысли в порядок — ничего не помогало.

Черт возьми, сегодня после обеда меня ждала встреча с леди Луизой. Анна Фаберже отзвонилась и сообщила, что яйцо передали с охранной и должны привезти аккурат к полудню. В ресторане напротив ювелирной мастерской, где для нас приготовили столик, его бы преподнесли в качестве подарка.

Но в таком состоянии я вряд ли осилю встречу. Всевышний! Да я туда даже не доберусь!

— Матушка?

Из комнат выскочила сначала Софи, следом Натали. Обе выглядели крайне возбужденными и собранными.

На младшей падчерице красовалось шерстяное платье цвета шампанского. Оно великолепно сидело на точеной фигурке, подчеркивало тонкую линию талии и аристократическую бледность кожи. Пепельно-черные локоны волнами спускались на грудь, легкий макияж подчеркивал все достоинства молодости и природного обаяния.

Будто в противовес ей белокурая Натали оделась куда скромнее. Мягкий свитер, джинсы и немного румян на щеки. Исключительно пастельный розовый в образе. На фоне яркой сестрицы, малиновые губы которой алели за версту, прямо-таки воздушная фея.

— На прогулку собрались? — прокаркала я, глядя на то, как съежились сестрички. — На улице опасно.

— Мы ненадолго, — возмутилась Софи. — На часик или два. Сколько можно дома находиться, матушка? Скоро в обществе засмеют, скажут, клуши Репнины-Волконские совсем в девках засиделись.