Мой короткий смешок заставил всех присутствующих вздрогнуть.

— Похвально. Все-таки стоило надеть сегодня мундир.

Я обошел черносотенца, слыша, как тот выдохнул и поспешил за мной.

— Ваше императорское высочество, будьте осторожны. Пожалуйста, избегайте зеркал и любых вещей с отражениями, — услышал я предупреждение менталиста, затем бросил взор на магов.

Ах, вот как. Кажется, моего брата уложила в госпиталь не простуда или нежданная хворь. А кое-что посерьезнее.

— Зеркал, — я цокнул языком, — пойдемте, господа. Тетушка заждалась, да и мне не терпится заняться делами. Кстати, а утренние новости мне почитать дадут? Или там все настолько плохо?

Ответом, конечно, стала всеобщая тишина.

Первое, что бросилось мне в глаза, когда услужливый домовой открыл двери: массивные коринфские колонны по обеим сторонам Николаевского зала. Именно из-за них и высокого потолка, расписанного в технике гризайль, это место выглядело бесконечным.

Когда я был маленьким, мне казалось, что мраморные стены вот-вот поглотят меня и утащат в неизведанный мир. Как чудаковатую Алису, побежавшую за кроликом. Иногда во время своих прогулок по дворцу я заставал здесь прабабушку Анастасию в полном одиночестве. Стоя посреди зала, она разглядывала горизонтальные перекрытия, украшенные лепниной, и ловил едва слышимые вдохи.

Она часто говорила о балах из детства, красочно описывала празднование трёхсотлетия династии Романовых. Прабабушка всегда сокрушалась, что в России больше не устраивают торжеств подобного масштаба. В стране, раздираемой противоречиями, стало как-то не до них. Лишь в последний год жизни императрицы Анастасии отец устроил не вроде зимнего бала. Почти сразу после празднования Нового года.

В ушах до сих пор звучала канареечная трель оживших скрипок и слышался стук каблуков по паркету. Вальс, полонез, англез, гросфатер, полька, кадриль и мазурка — бесчисленное количество танцев, от которых у обычного человека шла кругом. Она и у меня тогда кругом пошла. Уж очень яро пировала вся аристократия страны, будто праздновали свой закат и пытались урвать немного веселья перед тяжелыми временами.

Наверное, нечто похожее чувствовалось на последнем балу Николая II. За несколько лет до переворота.

— Задрапируем стены, чтобы присутствовал живительно синий с фиолетово-красным оттенком. Ох, нужно обязательно пригласить современных музыкантов. Мы же не настолько отсталые, чтобы довольствоваться классикой.

Насыщенный рокот с хрипотцой и мягкими переливами разлетался по залу, точно стая бабочек. Голос у Екатерины Павловны был звучный, мощный, как-то раз отец в шутку предложил ей стать певицей. Я не заметил ее маленькую фигурку за спинами остальных, но на слух узнал моментально.

Рвано двигаясь, она обошла стоящего впереди Андрея, отчаянно прикрывавшего ладонью рот от зевоты, и попала в поле зрения. Жемчужный отблеск ее костюма очень дисгармонировал с простой одеждой Вильгельмины. Если тетка в такую рань выглядела, словно у нее впереди еще пять светских раутов, то эрцгерцогиня предпочла удлиненный пиджак мужского кроя, топ и джинсы.

Никаких платьев, деловых нарядов или замысловатых украшений. Светлые локоны мягкими волнами спускались на спину, в то время как у Екатерины Павловны русые пряди умелый стилист заколол в высокую прическу. На лице Вильгельмины минимум косметики, а у тетушки на губах алела красная помада.

Бледными молями за моей «невестой» двигались баронесса Вильчек и графиня Хотек. Валерия Сергеевна Олсуфьева вместе с Тамарой Генриховной Фредерикс держались чуть в стороне от принцессы с ее фрейлинами. Судя по их кислым лицам, они уже познакомились с надменными австро-венгерками и не пришли от них в восторг.

Даже хохотушка-баронесса Фредерикс, чья россыпь морщинок у рта намекала на веселый и добродушный нрав, не прониклась к этим особам дружелюбием. Что уж говорить про Валерия Сергеевну, которая славилась своей строгостью в отношении этикета и уставленных при дворе порядков. Вот сейчас она негодующим взором проводили и Вильгельмину, и ее фрейлин в схожих с эрцгерцогиней нарядах.

— Стойте здесь, — тихо приказал я черносотенцам, чьи безмолвные тени замерли за спиной.

Рассредоточившись, мои охранники быстро растеклись по залу и заняли удобные позиции. А я, как положено хорошему наследнику престола, натянул на лицо самую милую из своих улыбок и двинулся вперед.

— Тетушка!

Екатерина Павловна подпрыгнула, отчего два локона у ее круглого личика спружинили. Голубые, как у Андрея, глаза прищурились, а губы тотчас растянулись в улыбке. Прижав ладонь к груди, она прогнала с черт раздражение и практически бросилась мне на встречу с показной радостью.

— О, мой милый Алекс!

Подобной вольности в обращении к императорскому наследнику я не удивился, а вот тому, что тетка позволила подобное при Вильгельмине и посторонних людях — очень. Та же Валерия Сергеевна придержала на переносице очки в тонкой оправе, как бы возмущаясь поведению подруги. Тамара Генриховна незаметно толкнула ее локтем и растеклась пышным эклером в подобии реверанса вместе с остальными.