В очередное серое утро хмурый и сонный Мишек жевал молочную кашу с яйцами, когда услышал шум на улице. В комнату ввалилась бабушка, доившая козу во дворе.

– В колокол звонют, - встревоженно проговорила старуха, - давно не звонили, может случилось чаво… Выйди на двор – сам услышишь.

Звон был слышен и в хате, просто бабушка была глуховатой. Но она специально не закрыла дверь – и шум стал еще сильнее.

Мишек не испытал любопытства – настроение было прибитое, подавленное. Но в колокол по пустякам никто звонить не будет, в этом году такое вообще случилось впервые.

Потому Мишек отложил ложку, отодвинул миску с недоеденной кашей. Матушка уже заматывала платок на шее – тоже спешила на площадь, чтоб узнать, какие новости принесет колокольный звон. Только бабка осталась дома. Ей, конечно, тоже любопытно, но у старухи болели ноги, потому подворье она уже давно не покидала. Передвигалась, полусогнувшись, от хаты до хлева. Потому будет ждать, что ей позже расскажет матушка.

Когда Мишек с мамкой пришли на деревенскую площадь, там уже собралось изрядно народу. Люди галдели недовольно, рожи кривили как-то тревожно и с непониманием.

В самом центре, на давно уже требовавшем ремонта деревянном помосте, возвышалась ярко разодетая фигура. Явно горожанин, и не простой, а похоже, какой-то чиновник или служивый человек. Не солдат, но и не писарь, собиравший налоги. Ага, скоро стало понятно – государев зазывала. Глашатай, если по-городскому. На такую работу берут тех, кто имеет самый зычный голос, ну и чтоб речь была не картавая. Они стоят на городских площадях и выкрикивают всякие указы, приговоры и прочие важные новости. Но чтоб зазывалы по деревням ездили – на памяти Мишека такого еще не случалось.

Глашатай держал в руках бумажный свиток, но даже не заглядывал в него – очевидно, уже выучил написанное наизусть. А значит, приходилось повторять эти слова неоднократно. Он прокашлялся и прокричал действительно очень громким и звонким голосом:

– Повторяю для опоздавших и плохо слышащих! Каждый, вступивший в ополчение, получает освобождение от податей на пять лет! Славьте Императора!

– Ополчение? – переспросил у стоявших рядом людей Мишек. – Война что ли какая-то началась?

– Ну ты тёмный, - хмыкнул Чапчик, маленький рябой мужичонка, - война-то и не кончалась, а вот солдатики в имперском войске похоже закончились.

– Так это что, рекрутов набирают?

– Не рекрутов, на них уже времени нет. А именно, что все мужики, имеющие руки да ноги, обязаны вооружиться, кто как сумеет, и под водительством своего барина прибыть на сбор войска.

– Какое войско?! – запричитала матушка. – Он же у меня единственный сын, кормилец!

– Я-то тут причем? – отмахнулся мужичок. – Ты на меня, тетушка, не кричи, указ не я выдумал. Мне и самому идти придётся, никуда не деться.

Из толпы посыпались вопросы городскому зазывале. Спрашивали разное, но от большинства он отмахивался. Правда, на несколько вопросов все-таки ответил.

– Времени у вас только до вечера. Так что прямо сегодня точите вилы или рогатины, у кого они имеются. Латайте обувь, а бабы пусть собирают припасы в дорогу. Хозяин всех окрестных деревень и барин ваш – барон Рудель Гижма – лично возглавит ваш отряд. Предполагается, что сегодня к вечеру он уже будет здесь.

– Пудель Клизма? – выкрикнули из толпы, и некоторые засмеялись. Но имперский глашатай словно и не услышал. А если бы и услышал, ему было без разницы, как крестьяне прозвали местного барина.

– Так на кого воевать-то идем? – уточнил Мишек снова у рябого Чапчика.

– Говорят, с юга всякая нечисть попёрла. Вот пойдем их обратно в мертвые пустоши прогонять.

– Так это ж далеко, да и вообще там же остроги, стены, пограничные гарнизоны есть, конные да пешие, хорошо вооруженные. Мы-то там каким боком?

– Ну сам видишь, сосед, без нас никак. Видать, обосрались пограничные начальники со своими дружинами, раз без мужицких вил уже сами своих баб защитить не могут.

– Ну с нашим-то командиром Клизмой мы тоже особенно не навоюем…

Рябой Чапчик согласно хмыкнул. Рудель Гижма славился ленью и безразличием ко всему, кроме обжорства и занудной дворянской музыки. Его не интересовала даже охота, что уж говорить о войне. Но раз по закону окрестные земли принадлежали ему, то при сборе народного ополчения командовать деревенскими воителями тоже придется барону.

В общем, скоро все разошлись по домам и начали готовиться. Матушка Мишека, замешивая тесто на сухие дорожные хлебцы, время от времени всхлипывала, утирала слезы. А помогавшая ей бабушка держалась стойко и почти молча – сквозь поджатые сморщенные губы доносилась лишь тихая грустная мелодия. Правда, Мишек знал, что переживала она не меньше матери. Ведь её собственный муж, дед Мишека, еще до его рождения, в незапамятные времена тоже погиб на войне. Тьфу ты, ну ты! Какое-такое «тоже». Никто не собирается погибать, что за мысли такие. Хотя, если честно себе признаться, немного страшновато. Все-таки впервые в жизни такое событие.