Шипастый плод каштана.

Синее перо.

Засохшую ветку с желтым мхом.

Рудный камень.

Ворон непроизвольно облизнулся и потянулся к рюкзаку. Егор оскалился, а ломик внутри него взревел. И птица-человек отпрянул.

— Мальчики, не ссорьтесь, — промурлыкала девица и из Егорова рюкзака к ней в руки выпрыгнул серебристый шар. Один из тех, что побывали во сне. — Этого достаточно.

И она с шлепком впечатала шар в палитру.

По той пробежала радужная волна и краски вдруг пронзительно засияли. Слепая девица запела громче и веселее, и взорвалась хаосом движений. Вот, Алисия летит к правой стене. Вот, экономными взмахами кисти добавляет яркости и жизни на картинах. Вот — сияющей молнией бахает влево, на лету разбрасывая светящиеся капли на незавершённые эскизы. Вот, она…

— Алисия! — простонал птица-парень. — Сколько можно? Переговоры на мне!

— Бе-бе-бе, — бросила слепица, лихорадочно дописывая портрет хмурого синекожего мужика на драконе, будто опасаясь опоздать. — Пять.

Сияние угасло. И, казалось, угасла и девица. Глубоко вздохнув, она замурлыкала грустную мелодию без слов, бродя меж картинами и добавляя мазков в прежнем неспешном темпе.

Мрачный ибериец добыл откуда-то чистый бланк и отточенный карандаш.

Бросил их перед Егором.

— Пиши. Пять слов.

— А что писать-то?

— Что хочешь. Пять слов на всё, ни в чём себе не отказывай.

Почесав затылок, Егор принялся изобретать.

— «Дед, я жив»… Нет. «Скажи отцу, что»… Не-е, фигня какая-то.

Обратная сторона бланка покрывалась почеркушками. Вороно-парень устроился поудобнее на стуле, закрыл глаза и, кажется, задремал. Мелкая девица порхала в стороне, иногда скрываясь меж станков.

В конце концов Егор остановился на таком варианте: «Жив далеко моржи вернусь год».

Перевернул лист, написал набело и подвинул по столу к брюнету.

— Вот. Адрес где писать?

Графы с адресом на бланке не было. Только место под имя получателя и текст.

— Разберёмся, — проворчал ворон и глубоко зевнул, с клацаньем захлопнув рот. — Алисия?

Девица подошла, приволочив за собой дребезжащий стул. Села третьей к столу, положила на него лист бумаги офисного формата и схватилась за карандаш, отобрав его у Егора. Поглядывая через тряпку на того, принялась набрасывать портрет. Не Егора, а кого-то заметно старше, похожего на деда, Карпа Степановича.

Дорисовала. Задумалась.

Вышло не очень похоже и девица, скомкав бумагу, швырнула на пол.

Неведомо откуда появился ещё один лист. И вновь принялась черкать. Портрет стал заметно лучше, Егор почти узнал деда. Задавать вопросы не рискнул, девица хмурилась и это было заметно даже через полотенце. Напевать тоже перестала.

Ещё несколько вариантов, ещё несколько листов на полу.

И, наконец, из-под её карандаша вышел Карп Степанович, просто как живой, таким, как его и запомнил Егор. Художница остановилась, критически оглядела набросок, встала и ушла.

— Он? — спросил птице-человек.

— Да.

— Хорошо.

Тем же карандашом «телеграфист», — как мысленно стал его называть Егор, — накарябал как курица лапой текст телеграммы.

Встал, прикрепил рисунок обычными канцелярскими кнопками на большой лист фанеры у стены и достал из кармана здоровенный чёрный маркер. Примерился и принялся маркером закрашивать портрет.

— Зачем?! — вскрикнул Егор, которого буквально серпом по сердцу ударило.

— Не мешай, — процедил человеко-ворон, механически точными движениями портя рисунок. И, казалось, следы маркера дымились. — Отправляю.

Нет, не казалось. Дым струился. Когда тёмные полосы покрыли бумагу, замазав и текст телеграммы, рисунок вспыхнул и осыпался серым пеплом.

Телеграфист устало выдохнул и сказал Егору:

— Всё, ушло.

— Дед точно получит?

— Точнее не бывает, не зря Алисия старалась.

Егор растерянно рассматривал серые хлопья на полу. Он-то понадеялся забрать с собой портрет деда, а тут вот такое.

— Кофе будешь? — сказал носатый ибериец и поставил на стол две чашки с глотком галактической бездны.

— А… нет. Меня наверное ждут.

— Тогда иди, — взмахнул плечами-крыльями любитель кофе и маркеров. — Дверь там.

— Приходи ещё, — девица незнамо как оказалась рядом с Егором и погладила по плечу. — Телеграммы приноси. И шарики эти, — она склонила голову, разглядывая рюкзак в руке Егора. — Вкусно. Мне понравилось.

Девчонка улыбнулась.

В мастерской посветлело.

Алисия крутанулась и ускользнула к недописанным картинам.

Хмурый ибериец подтолкнул Егора в спину.