— Сурово у вас. О, я это уже говорил.

Хмыкнув, Куней продолжила:

— У диких астральников как? Чтобы кому-то стало хорошо, всенепременно другого надо съесть.

— А у людей?

— У людей по-всякому, бывают и не столь радикальные варианты. Поэтому наши, кто поумнее, к людям отправляются. Покровителей находят, дарами кланяются, в наём идут. Редко кто может свою стаю собрать, но и так бывает. Вон, Островные смогли. У людей тоже не шоколад, конечно, но хоть не жрут сразу. Есть шанс возвыситься.

Она помолчала, вспоминая. Вздохнула.

— Вон, помнишь этого здоровяка-искровика? Он же туп как пробка, в сто раз глупее мыши, но если бы его свободчики не раздразнили, ни за что бы наружу не полез. Там же ничего для него нет. А на станции кормят, ухаживают. Подвели природные жилы, да и питают. А он в ответ электричество отдаёт. Вот, лет за двадцать так разжирел. Конечно, на свободе такой элементаль мог бы и поумнеть, за двадцать-то лет, а может даже разум бы обрёл. Но… это если бы выжил, на что надежды никакой.

— То есть, его как свинью растят?

— Где-то так.

— А потом под нож?

— С ума сошёл? Такого здоровенного? Нет, продадут кому-то из серых или синих кланов или Погонщикам. Может даже на фиолетовый сбагрят, всё ж здороват, собака. Но вообще тут сложно сказать. Он так-то смирный должен быть, но воспитать — трудов больших встанет, а разум дать тем более. Не всякий возьмётся.

— А Шараху можно? Разум? И воспитать?

— Шараху?

Егор указал пальцем на карман.

— Он меня искрой шарахнул, пусть будет Шарах.

— Избавься ты от него, — поморщилась огневолосая. — Проблем с ним много, по себе помню. Знаешь, какая была дурная в юности?! Сама удивляюсь, что выжила. А ведь наше племя к людям близко, даже детей можно общих завести. И всё равно, первые годы хуже животных, только жрать да жрать.

— Но как-то же справляются с вашими детьми?

— А куда денешься? Если племя хочет выжить, оно воспитает. А тех, кто не хочет воспитываться…

— Что с ними?

— Всё! — отрезала девица. — Идём, и так время потеряли.

Через час добрались до Таганки. По прикидкам рыжей, оттуда было проще добираться. Нашли скамью на небольшом бульваре. Седой был совсем плох, идти уже не мог. Куней заметно скисла, видимо рассчитывала что напарник оклемается много быстрее, но катастрофа с электростанцией все карты спутала.

— До ночи-то хоть добредём? — поинтересовался Егор. День клонился к закату и мысль ночевать на скамейках, а писать под кустом совершенно не грела. Опять же — еда. И помыться хотелось до чёртиков.

— Да кто ж его знает, — озабоченно ответила Куней и оттянула веко на правом глазу напарника. — Опять белое…

— А куда ехать… идти?

— Да на восход до кольцевой, а там по Рогожской до Обираловки, или как там её сейчас зовут… Железна… — рыжая задумалась. — Не помню. А, ерунда, там найдём! Ходили мы туда, правда, в сторонке встреча была. Чего-то Моржи скрыть хотели, даже от своих таились.

— От своих скрывают? — задумался Егор. — А стоит ли им доверять?

— У тебя есть выбор? — неприятно оскалилась рыжая и зажгла в правой руке кинжал.

День катился к закату.

Город шумел, местная жизнь равнодушно текла мимо чужаков.

Рыжая невесело щерилась, катая меж пальцев огненный клинок.

— Да понял я, понял, — вздохнул Егор.

— Точно понял?

— Точно, точно. Выбора у меня нет, да и у вас тоже.

— Вот и не забывай.

Куней погасила пламя, устало вздохнула и откинулась на спинку скамьи. Пыталась отдохнуть и набраться сил, заполнив пустоту последних дней.

Егора же грызло нетерпение. Бродил по бульварчику, присаживался на скамью, вскакивал, кружил, разглядывая город и людей. Посмотреть было на что, особенно на пролетевшие в высоте связки шаров, подсвеченные золотыми летним солнцем. Просто икра золотого дракона, не иначе.

Рыжей надоело мельтешение парня, она прикрыла глаза и задремала.

А Егор всё метался. Седой продолжал хрипеть и сипеть, не выказывая никаких признаков улучшения. Выглядело это тревожно. Потерять астральников в самом конце пути — идея невесёлая.