Шрифт:
– Мне неудобно, ты и так столько… – неуверенно начала я, но Иван прервал сурово и настойчиво:
– Никакого «неудобно». Ты и без того вся вымотанная. Я сам тут, ложись спать.
И я почему-то согласилась. Кивнула и пошла в комнату.
Там, на полном автомате, раздвинула диван, постелила себе, легла.
И принялась прислушиваться к происходящему в квартире, почему-то очень четко чувствуя себя лишней.
Вот Иван прошел в комнату, что-то сказал Севе, потом еще, потом вообще принялся бубнить, мерно так, успокаивающе. Заскрипела кровать, потом пол под двойной тяжестью.
– Давай, брат, пошли, пошли… – донеслось до меня.
И неожиданно именно это выбило из колеи, из того странного ступора, в который я погрузилась на целых полдня.
Он помогает, он в самом деле помогает! Тащит брата в туалет, кормит, укладывает, разговаривает… Боже… Ты решил сжалиться надо мной?
Иван пронес Севу обратно в комнату, повозился, судя по всему, укладывая его, затем зашелестел спальником…
И я, вытерев слезы, внезапно подорвалась с места и побежала в комнату к Севе.
Заглянула в царящий там полумрак, потому что Иван выключил телевизор, и теперь горел лишь маленький ночник в изголовье Севиной кровати.
– Иван… – позвала негромко.
Брат мужа, судя по всему, уже расположившийся на спальнике у окна, приподнялся, показавшись из-за кровати Севы, и вопросительно посмотрел на меня.
– У нас есть кресло, – чуть смущенно сказала я, отвернувшись, чтоб не смотреть на голые широкие плечи и грудь, заросшую темным волосом, – оно раскладывается… Некудобно на полу же. Давай, я разложу… И постельное есть… Прости, что я так…
– Да ничего страшного, Алина, – прогудел он спокойно, – кресло меня не выдержит наверняка, так что не надо. А спать мне наоборот удобно на полу. Привык уже, на мягком не могу. Спасибо за беспокойство.
– Хорошо… Спокойной ночи…
– Спокойной ночи, Алина.
Я потопталась неловко, затем развернулась и пошла к себе, провожаемая внимательным взглядом Ивана.
Легла в постель, тихо выдохнула, удивляясь самой себе.
Что это я?
Закрыла глаза, почему-то опять прислушалась, словно пытясь за наступившей в квартире тишиной услышать дыхание нашего гостя…
Поймала себя на этом, разозлилась и крепко зажмурилась.
Все. Спать. Утром будет легче.
И вот сейчас, стоя у закрытой двери в ванную и прислушиваясь к шуму воды, я думаю о том, что была не права вчера вечером.
Легче не стало.
12
Дверь открывается настолько неожиданно, что не успеваю даже отойти в сторону.
Чуть ли не утыкаюсь носом в голую волосатую грудь Ивана, оторопело моргаю и задираю подбородок, чтоб заглянуть ему в лицо.
Он стоит, смотрит на меня сверху, очень серьезно, чуть нахмурив брови. И я снова теряюсь, настолько несуразное ощущение от происходящего: Иван очень большой, кажется, что плечами полностью проем двери закрывает.
Это почему-то не чувствуется опасным, его размеры, его близость, хотя должно бы. Просто… Неуютно.
– Доброе утро, – басит Иван вежливо, – я долго, да? Специально пораньше пошел, не хотел потом мешать…
Надо же, как в нем интересно сочетаются вот такая бытовая вежливость, деликатность даже, и тот бесцеремонный напор, который так удивил меня вчера.
– Доброе, – миролюбиво отвечаю я, – как спалось?
– Отлично, – кивает Иван, – тепло и тихо. Что еще нужно?
– Так мало требований…
– Я вообще неприхотливый.
Я вспоминаю, как Сева не мог спать в отелях и вообще где-либо, где было хоть какое-то неудобство, и снова поражаюсь, насколько они разные… Точно родные?
– Вы точно родные братья с Севой? – вырывается у меня, прежде, чем успеваю подумать.
И Иван хмурится:
– А Севка не говорил ничего про меня, да?
– Эм-м-м…
А вот это неожиданность… Какая-то семейная тайна, что ли?
В любом случае, наше стояние у дверей ванной становится не особенно уместным. Иван полуголый, кожа влажная еще после умывания, распаренная, и пахнет от него свежими нотами того самого парфюма, который я вчера нюхала во флаконе. Только почему-то сейчас запах мне кажется совсем другим. Более… глубоким, что ли… Интимным.
А я, в своей пижаме и наброшенном сверху халате, заспанная и небрежная, чувствую себя вдвойне неуверенно. И вообще, вся ситуация неловкая какая-то…
– Я просто, может, не помню…
– Ну, тогда, думаю, он сам расскажет, – серьезно кивает Иван.
И мне не остается ничего другого, как тоже кивнуть и неловко пробраться в ванную, стараясь не коснуться его влажной груди.
Меня поражает непоколебимая уверенность Ивана в том, что Сева встанет. И сам расскажет.
Это до такой степени трогает, что я какое-то время плачу, закрывшись в ванной и сидя на бортике. Мне так не хватало вот такой, спокойной, серьезной поддержки! Уверенности, что все будет хорошо! Пусть не сразу, но непременно будет!