Телефон высвечивает имя подруги, яростно вытираю глаза и отвечаю на звонок.

Слушаю жизнерадостный голос Эли, что-то отвечаю ей, получается не очень удачно, невпопад, и она, заподозрив неладное, принимается звать меня в гости:

– Слушай, ну он же спит у тебя, да? Дай ему… Ну, не знаю, успокоительное. Пусть поспит. А ты к нам на пару часиков, просто Новый Год встретишь и вернешься… Алин, ну хоть чуть-чуть надо отвлекаться?

Я отнекиваюсь, отказываюсь, но почему-то не говорю подруге о том, что этот Новый год я буду встречать не только с Севой.

Не знаю, что мной движет, почему ничего не рассказываю про Ивана, может, дело в том, что сама еще толком не осознаю его присутствие в нашей квартире. И нашей с Севой жизни.

В итоге, Эля разочарованно прощается, обещает перезвонить после двенадцати.

Я проверяю памперс у Севы, затем иду в комнату, сажусь у телевизора, бездумно перещелкиваю каналы со всякими новогодними фильмами.

А в голове нон-стопом крутятся кадры недавнего происшествия.

Я закрываю глаза, отключаясь от «Иронии судьбы», и погружаюсь в свои ощущения.

Сейчас, наедине с самой собой, могу признаться, что страха не чувствую, хотя должна бы. Виктор прав: Иван уедет, а я останусь.

Но почему-то у меня нет того гнетущего ощущения чего-то плохого, пусть и отсроченного. Словно Иван одним своим присутствием это все погасил. Пожалуй, я себя так спокойно даже в семейной жизни не чувствовала… Это надо обдумать, но сил нет.

Я слушаю, как Надя в телевизоре ругает безответного Женю, а перед глазами – широченные плечи Ивана, заслонившие меня от всего мира. И это не страшно.

Это – правильно.

15

За окном равномерно, словно ловя некий внутренний ритм праздника, бабахают фейерверки.

Я то и дело отрываюсь от резки салата, замираю, глядя на взлетающие в полной темноте яркие цветы огней.

– Красиво, – басит Иван, и в его глазах – разноцветные отблески фейерверка. Это тоже красиво, по-своему.

– Да, – соглашаюсь я и снова возвращаюсь к салату.

Смотрю на ровные кубики крабовых палочек и в очередной раз поражаюсь странному выверту сознания, что заставило меня готовить это, в общем-то, бесполезное блюдо.

Я не люблю крабовый.

А Севе его нельзя… Зачем? Просто, чтоб создать видимость того, что у нас все по-прежнему? Все хорошо? Глупость какая…

– Ты любишь крабовый салат? – спрашиваю я у Ивана, который сидит напротив за кухонным столом и методично, умело разделывает на специальной доске селедку.

– Нет, – говорит он, не отрываясь от работы. Я наблюдаю, как его крупные пальцы мягко, очень аккуратно вынимают из рыбки косточки, одну за одной, и есть в этом зрелище что-то медитативное настолько, что приходится силой возвращать себя в реальность, – не люблю. Это же не краб, это просто соя с привкусом краба. Настоящий краб другой совсем… Хотя его я тоже не люблю.

Надо же, какой гурман, оказывается.

– И часто тебе приходилось есть крабов? – вопрос вырывается сам собой, прежде, чем я спохватываюсь, что надо бы сменить тон на менее ехидный.

– Приходилось, – Ивана мое ехидство, кажется, вообще никак не задевает. Он ни на мгновение не прекращает своей работы, не поднимает взгляда от селедки, – честно говоря, гораздо больше, чем хотелось бы…

– Интересно… Почему? – крабовые палки нарезаны, осталось добавить консервированную кукурузу и свежий огурчик. Ну и разговор прекратить, наверно, а то как-то неудобно уже. Словно выпытываю подробности его жизни.

Словно мне интересно.

– Потому что, кроме краба, хотелось бы иногда и чего-то другого поесть, – все так же спокойно отвечает Иван, – а у меня получалось, как в том фильме про красную икру, которую таможенник не мог больше жрать… Помнишь?

– Да, – киваю я, припоминая знаменитую сцену из «Белого солнца пустыни».

– Ну вот и у меня так же…

– Ты… Работал где-то, где крабы не были деликатесом? – уточняю я, хотя, в принципе, и так все понятно.

– Да, приходилось, – кивает Иван, кладет разделанную рыбку в селедочницу, посыпает сверху густо зеленым луком, – вот и все.

Он смотрит на часы:

– Скоро одиннадцать, все готово же, да? Пойду руки помою, и проводим Старый Год, да?

– Да, – отвечаю я, торопливо доделывая салат.

Иван уходит, за окном снова запускают петарды, и я наблюдаю за их веселым последним полетом. Ярким финалом недолгой жизни.

Надо же… Иван был там, где много крабов. Где их настолько много, что надоедает есть… Где это? Рыболовецкое судно? Ходил на сейнере каком-нибудь?

У него темная, чуть дубленая кожа на шее и руках, явно грубая и жесткая… И морщины возле глаз разбегаются острыми лучами. И взгляд такой пронизывающий, холодный. Легко представить такого мужчину посреди океана, в рыбацкой робе, например. Сразу многое становится понятным…