В следующий момент нас, словно щенков, попытались схватить. Самым здесь ужасающим стало то, что ублюдок попытался схватить нас не за физическое тело, а прямо за бессмертное метафизическое сознание.

Бесконечно долгий миг среди нереальности был нарушен вмешательством извне, и я знал, что если «меня» действительно схватят, то «я» исчезну во всех вариациях. Мы все есть «я», мы все есть застывшее среди нереальности метафизическое сознание, существовавшее одновременно в бесчисленных вариациях.

Это была слабость, которая в будущем могла бы помочь мне добраться до всех вариаций Мистера Стивенсона. Нужно только дотянуться, как дотянулись до меня.

К несчастью для твари, я не был беззащитным.

И, что самое главное, МЫ с малышкой Эммой не были беззащитны.

Даже среди нереальности были краски. Существующие и несуществующие, переплетающиеся в бесконечную картину затонувшего древа реальности.

Попытавшись схватить моё метафизическое сознание, ублюдок столкнулся лишь с красками, принявшими его форму.

Я был хорош в иллюзиях. Стал ещё лучше, увидев мировые краски благодаря специфической помощи торчка. Принявшая форму кисти ручка стала частью моей души, позволив использовать её в полной мере даже между всем и ничем.

Умудрившись избежать захвата, моё метафизическое сознание само атаковало то, что попыталось вторгнуться в мою субъективную вечность. Окружающее бытие, размываясь в бесчисленных красках, изменило форму.

Миг, растянувшийся на бесконечность, обратился в океан, в который моё метафизическое сознание закинуло удочку, мгновенно поймав среди красок нужную мне тварь.

Я не собирался никого ловить. Лишь хотел нанести вред. И у меня получилось: дар океана, зацепившись за жертву, разорвал её в тот миг, когда я резко дёрнул удочкой назад.

К несчастью, в тот самый момент, когда я разорвал сущность твари, окружающее бытие превратилось в глину. Краски, которыми я управлял, сама реальная нереальность, обратившаяся в холст, на котором я кистью писал смерть ублюдку, резко изменили форму.

В моём покорёженном восприятии это всё ещё были краски, но, к несчастью, мир был слишком многогранным.

«Скульптор», — пронеслась в голове мысль.

Вот же срань.

В следующий момент уже со мной попытались что-то сделать. Обратить в глину, слепить из самой моей глубинной сущности что-то.

Из-за действий бесполого торчка у меня возникло определённое чувство дежавю.

И я мог поддаться этому. Мог, но я не был один. Как образно, абстрактно, так и буквально: в нашем противостоянии была третья метафизическая сущность. Злобная сучка, увлекающаяся куклами.

«Касание» скульптора прошло словно сквозь меня. В руках широко улыбающейся сучки застыла кукла, начав обращаться в глину.

Я же, получив возможность сделать новый манёвр, ринулся как образно, так и буквально вперёд — прямиком на животное, дорвавшееся до «сладкого».

Краски вновь погрузились в водоворот безумия.

Чарльз догадывался, что демон большую часть времени сдерживался. Для него просто не было смысла показывать свою истинную силу. Когда же у Феликса появлялась возможность проявить себя — прямо Чарльз воздействий Фишера не видел.

Скорее, лишь результат. Какие-то отдельные намёки на то, что произошло нечто… пожалуй, ломающее любое представление обо всём.

Хоть умом вечно мрачный мужчина и понимал, что перед ним находится безумно могущественный ублюдок, сам Чарльз всё ещё оставался человеком и… как уже говорилось ранее, просто привык к демону. Привык к тому уровню возможностей, что он показывает; привык к его безумию и повадкам. Это создало определённый образ. Образ могущественного, нестабильного и вместе с этим во многом уязвимого существа, с которым сквозь зубную боль, но можно уживаться. Какое-то время. Как-то. До определённого момента.

Но то, что Чарльзу пришлось увидеть, напрочь ломало любые представления о силе демона. О, можно сказать, мужчина увидел возможности твари… тварей в полной мере, и пусть он понимал, что осознавал дай Немое процентов десять от того, что видел, масштаб ужаса, в который он ненароком оказался втянут, приводил в настоящее отчаяние.

Специально или нет, появившийся из ниоткуда ещё один «другой» Фишер затянул их в… какую-то непередаваемую хренотень.

Чарльз впервые полностью оказался на чистом энергетическом плане, осознавая всё от и до. И пусть мужчина вполне справлялся с тем, что видел, его разум трещал по швам от того, как проходила потасовка трёх сумасшедших блондинов.