Он пристегнул ремень безопасности вокруг меня, пока я держалась за свое сиденье, костяшки пальцев побелели, пальцы болели от того, как крепко я держала его.

Он прижал большой палец к моим полным губам, отодвигая их от зубов.

— Доверься мне, — прохрипел Мэддокс.

Довериться ему? Я делала это целиком и полностью, от всего сердца.

Это была самая страшная часть.

— Мы сделаем это.

Он ухмыльнулся.

— Нет, ты сделаешь это.

Мэддокс закрыл дверь, и я смотрела, как он обходит машину и садится за руль. Он забрался внутрь, и я глубоко вздохнула. Его руки лежали на руле в ожидании.

— Сделай это, Мэддокс. Я доверяю тебе.

— Прежде чем мы это сделаем, мне нужно кое-что тебе сказать, — он сделал паузу. Я склонила голову, ожидая. — Эти штаны для йоги, которые ты носишь, должны быть незаконными, Гарсия.

Мои губы приоткрылись, и внезапный смех вырвался из моей груди.

— Мэддокс! — Я все еще смеялась, когда он включил зажигание, и машина, сама того не заметив, покатилась вперед.

Моя улыбка соскользнула с моего лица, и я задохнулась.

— О Боже. — Мое дыхание сбилось.

Та ночь… воспоминания…

Все разом поразило меня, и я тонула, тонула… умирала.

Я не могу дышать.

Мэддокс схватил меня за руку.

— Держу тебя. — Его глубокий голос был мягким, но мощным, с богатым шелковистым тоном. — Лила.

Мои глаза закрылись, и я дышала через нос.

Десять… девять… восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… один.

Я умирала.

— Ты не умираешь, — сказал мне голос.

Его голос.

Мэддокс.

— Я умираю. — Мама, папа…Я вас люблю. Я так сильно вас люблю. Вы слышите меня? Мне жаль.

Теплая рука сомкнулась вокруг моей.

— Я здесь. Ты не умираешь.

Так тепло, так сильно, так знакомо.

Холодный ветер коснулся моей потной, разгоряченной кожи.

— Открой глаза, Лила. — Нет.

— Доверься мне, — сказал он.

Тоска скрутила мой живот. Я прижала руку к груди, пытаясь стереть боль. Мои глаза открывались, когда я хрипела при каждом вдохе.

Мое окно было опущено, поэтому ветер трепал мои волосы. И…

Боже мой.

— Красиво, не так ли? — сказал Мэддокс.

Я не могла моргнуть, не могла оторвать глаз от розово-оранжевого неба. Закат. Очевидно, мы ехали через холм, и я поняла, что он был недалеко от моего дома. Я никогда не знала, что закат может быть таким красивым здесь, вот так…

Я не могла остановить слезы, обжигающие мои глаза и грозящие пролиться. Они скользнули по моим щекам, и я подавила крик.

— Мэддокс, — выдохнула я, мои руки дрожали от страха и… чего-то еще, чего я не знала. Может, от облегчения?

— Выгляни и почувствуй ветер, Лила. Я держу тебя. Ты в безопасности.

Я приблизила голову к окну и почувствовала ветерок на лице. Еще больше слез потекло по моим щекам. Мой желудок сжался от тревожного чувства. Паника и страх разлились по моим венам.

Но…

Я была в машине.

Мэддокс был за рулем.

Я была… жива.

Мои губы дрогнули в улыбке.

— Эй, Мэддокс?

— Если ты собираешься признаться мне в своей вечной любви, я скажу тебе остановиться прямо сейчас, Сладкая Щечка, — пророкотал он.

— Все еще мудак, я вижу.

Мэддокс усмехнулся, и мой желудок затрепетал. Спасибо.

— Друзья? — спросила я, показывая ему свой мизинец. Это было так глупо, но это были мы.

Он усмехнулся и перехватил свой палец вокруг моего.

— Друзья.

Мэддокс ехал несколько часов, пока закат не исчез и на темном небе не появились звезды. В конце концов он остановил машину над холмом и включил радио, которое по иронии судьбы играло «Нет пути» Лаува. Он потянулся к заднему сиденью и вручил мне небольшой коричневый бумажный пакет.

Я заглянула внутрь и улыбнулась. Мятно-шоколадный маффин. Я откусила кусочек, переводя взгляд на Мэддокса и обнаружив, что он уже смотрит на меня.

Мне не нужно было признаваться Мэддоксу в своей безграничной любви. То, что у нас было, — это несказанное понимание с невысказанными словами и чувство, которое мы не могли объяснить. Любовь была слишком простым словом, чтобы описать это, потому что любовь была черно-белой. Любить или не любить — между ними не было промежутка.

То, что у нас было… это был калейдоскоп красок.