— И Царь-древо ты видала? И кузницу Сварога?

— Конечно! И в Перуновой колеснице сиживала!

— А правда, что в Прави солнца нет? Похвист сказывал, что там всегда светло, как днём, но свет другой, одинаковый всё время и не греет так, как солнышко наше.

— Всё правильно он тебе рассказывал. В Прави нам звёзды свет свой дарят. А где-то над ними Род живёт, смотрит на нас с высоты.

Моряна отчего-то вдруг помрачнел и вздохнул печально, а затем подвинул листок с кашей ближе к изголодавшемуся грачу.

— Я тебе завидую, Похвист, — грустно посмотрел он на брата. — Жизнь у тебя такая интересная. Ты и с русалками водишься, и с грачами говорящими. В Прави был, смог с богиней тамошней подружиться. Как у тебя получается?

— Эх, Моряна, Моряна, юная ты душа, — Похвист потрепал мальчика за лохматую чёлку. — Давно ль жизнь у меня удивительной стала? Таким же я был, как Всток, даже ещё хуже, но только, знаешь, встретил кое-кого… Одну ненавидеть хотел, да как увидел её, сразу вся ненависть и прошла. Только любовь к ней, сестрице младшенькой, осталась. А вторая… Вторая… Та дурная такая, и хочется каждую минуту с ней проводить, ожидая, что она ещё выкинет.

— Ничего не понял!

Моряна потёр покрасневшие, набрякшие глаза и зевнул.

— Вырастешь поймёшь, — улыбнулся Похвист. — А теперь дуй в постель, да и нам спать пора.

Младший бог передал грача Лёле, которая устроила его у себя на плече так же, как и Ульяна до этого. Измученная долгим полётом и основательно объевшаяся птица снова клевала носом, а потом и вовсе спрятала голову под крыло. Мальчик спустился с чердака и убежал, забрав свою ребячливую пылкость и оставив их во власти умиротворяющих звуков ночи. Лёля осторожно легла на сено, чтобы не потревожить нового пернатого друга, укрылась платком и разомлела, любуясь звёздами Прави в крохотную дырочку над головой.

— Дурная, значит? — негромко промурлыкала Ульяна. Лёля кратким взглядом из-под ресниц заметила, что русалка своей шалью накрыла не только себя, но и Похвиста, а голову положила ему на грудь.

— Ну а какая же ещё? — Похвист прошёлся пальцем по запястью Ульяны, где всё чётче проявлялась полукруглая блестящая чешуя. — Высыхаешь?

— Ничего. Найдём где-нибудь озеро, окунусь — и снова красавицей стану, а не рыбой.

— Прекрати… Ты не рыба. Рыб с таким характером норовистым не бывает.

— А хоть красавица? Или по вкусу твоему голубоглазки златовласые?

— Красавица ты… красавица…

Лёлины веки опускались, тяжестью наполнялись под тихие перешёптывания спутников. Она уже не разбирала слов, вдыхала аромат соломы, полевых цветов, случайно скошенных вместе с травой. Подумаешь, Стрибог в дом их не пустил! В конюшне тоже хорошо. Но неужели для того они здесь оказались, чтобы ночь не в лесу провести? Для этого Мокошь заповедовала ей к сердцу прислушиваться? Нет, скорее, просто ошиблась Лёля, перепутав зов сердца своего с чем-то пустым, ложным.

— Ой, Похвист, а я сказать забыл! — Внизу раздались торопливые шажки, а после над полом снова показалась лохматая светловолосая голова. — Я ведь тоже чудо видал! Да ещё какое!

Глава 9

— Чудо, говоришь? — Похвист приподнялся, а потревоженная Ульянка села, впрочем, судя по улыбке, не сильно обеспокоенная нарушенной идиллией.

Лёля тоже присела и потёрла глаза. Ей, уже успевшей задремать, тяжелее других было возвращаться из мира сна. Она без единой мысли в голове смотрела, как Моряна забрался обратно на чердак и уселся на пол, скрестив ноги.

— Да, весной то ещё было! — затараторил мальчик, едва устроившись среди кип сена. — Лечу я, значит, от моря, ну того, что на юге, ты знаешь, Похвист. И вижу вдруг с высоты картину небывалую. Сад яблоневый, братец, представляешь?! Целый сад посередь леса!

— Может, попутал ты? Кто бы стал лес вырубать, чтобы яблони насадить? Фантазёр ты, Моряна. — Похвист зевнул и провёл ладонью по лицу. — Признайся честно, что уходить не хочешь, и дай уже поспать.

— Слепой я, по-твоему? Внизу всё будто снегом посыпано было! Белым-бело!

— Снегом? — удивлённо переспросила Лёля. — А что такое снег?

— Ты что же, сестрица, снег никогда не видела? И в снежки не играла? — Моряна повернулся к Лёле и с изумлением поднял брови.

— Никогда, — подтвердила Лёля.

— Это же чуть ли не самое лучшее, что в Яви есть! — всплеснул руками Моряна. — Карачун по миру ходит, посохом в землю бьёт, а куда ударит — там всё льдом и холодом сводит! Знаешь, какой восторг, когда засыпаешь ввечеру, земля ещё сера и непроглядна, а утром к окошку подойдёшь — а Карачун уже снегом белым из мешка своего всё присыпал! Кашу глотаешь кое-как, чаем горячим захлёбываешься, а всё потому, что первым хочется во двор выскочить, следы свои на карачуновском полотне оставить!