Пока я видела только фотографии, странности легко было не заметить. Когда произошло первое двойное убийство после нашего приезда в город, это были вообще посторонние люди. Впервые увиденные мною там. К тому же, то убийство произошло на пляже, и там нашлись все возможные следы, даже волосок на лацкане пиджака, о котором Рик так ничего мне и не рассказал. Это косвенно говорило о том, что волос принадлежал не человеку, а какому-то животному, и потому никакой пользы не принес. Ну, или о том, что эксперты до сих пор ничего не проверили, во что мне лично верить не хотелось.

Убийство на пляже не казалось таким противоестественным. У меня складывалось впечатление, что этот изверг «подстраивает» трупы под те локации, куда собирается их принести. Если на пляж — то будет и кровь, и гной, и отвратительный запах, близко к природе, значит и тела должны быть в максимально «природном» состоянии. А теперь он выбрал местом, куда перенес трупы, кладовку, и, очевидно, не хотел, чтобы их нашли раньше времени.

Поэтому следов не было вообще. Я видела перед собой чудовищно изувеченных людей, которые явно прошли через жуткие страдания перед смертью, но никаких естественных следов эти страдания на них не оставили. Те, кого при жизни звали Мари и Джеймс Валентайн после смерти больше всего стали похожи на реквизит к какому-нибудь второсортному ужастику.

Я заставила себя продолжить осмотр. Заглянула ей в рот, и обнаружила, что все передние зубы ей выбили. Это заставляло закрадываться определенные подозрения. Сам маньяк не слишком чтит свои любимые заповеди? Или он не считает некрофилию прелюбодейством? Я в упор не помнила, было ли в Библии что-нибудь напрямую о соитии с трупами. Хотя, зачем выбивать зубы, если он делал это с трупом? Н-да. Я пыталась увидеть хоть какую-то логику в нанесенных ей увечьях, и терпела в этом сокрушительное поражение. Логика, кажется, отсутствовала.

Бумагу, торчавшую из грудной клетки, я решила пока не трогать. Менять положение тела тоже не стала: возможно, оно что-то скажет судмедэкспертам, и передвинув Мари я снижу вероятность, что ее убийцу найдут. Я только немного отодвинула клочья платья, с удивлением обнаружив, что под ним кожа совершенно не поврежденная. При том, что все «открытое» взгляду, было как минимум в мелких порезах, а как максимум — в довольно свежих следах ожогов.

Смерть ее легкой не была. Видимо, несмотря на все предосторожности, маньяк как-то узнал, что она изменяет мужу. Если учесть, что он ей тоже изменял направо и налево, и даже пытался соблазнить меня, с его телом, скорее всего, тоже ничего хорошего не происходило при жизни.

Я вздохнула и переключилась на него. Одет он был немногим больше своей супруги. Кроме грязно-серой рубашки, порванной пополам, на нем ничего не было. Маньяк зачем-то надел на него обе половины рубашки, «заправив» руки трупа в рукава. Обуви тоже не было, равно как и часов или других аксессуаров.

Раньше он был смуглым от загара, теперь же кожа была белой, как будто его очень долго держали в помещении совсем без солнечного света. От мышц не осталось практически ничего, он выглядел как человек с дистрофией, весь тонкий, и похожий на обтянутый кожей скелет. Его с трудом можно было узнать, на самом деле, но мне помогала хорошая память на лица и тот факт, что это самое лицо маньяк почти не повредил.

Только выжег глаза. Мужчина у этого ублюдка явно вызывал несколько меньше интереса, чем его жена. Хотя и ему досталось по самое «не могу». Раньше он выглядел максимум на двадцать пять, сейчас, если бы я не знала его при жизни, я бы сказала, что он умер в возрасте сорока или сорока пяти. Смерть его, мягко говоря, совсем не украсила.

Синяков на теле я не нашла, волосы хоть и были очень грязными, но остались на своем месте, даже длиннее, чем в то время, когда я видела его живым в клубе. «Поработал» маньяк над его лицом совсем немного. Собственно, выжег глаза, которые «смотрели» теперь на меня с каким-то странным укором, и зашил ему рот. Не знаю, что это значило, и надеюсь, мне никогда не доведется достаточно пристально пообщаться с убийцей, чтобы спросить об этом.

Синяков у мужского трупа не было. Наоборот, с его кожи как будто стерли все признаки того, что она принадлежит человеку. Ни волосков, ни родинок, ни пигментных пятен или чего-то подобного. Просто очень чистая белая кожа, высушенная до такого состояния, что казалась пергаментной.

Ниже пояса все было так же выжжено, как и у нее, и мне снова не хотелось думать, при жизни жертвы сделал это маньяк, или нет. Хотелось, если честно, просто забыть все увиденное. Хотя вряд ли получилось бы: память у меня, увы, отличная. Особенно визуальная. Так что оставалось лишь надеяться, что это убийство не будет сниться мне в кошмарах лет эдак пять подряд.

Каких-то других следов пыток, кроме истощения и выжженных органов, я не нашла. Мужчине досталось куда меньше «внимания» чем женщине, хотя, скорее всего, от этого ему было не легче. Он просто медленно умирал от голода, и наблюдал, как Мари пытают. Возможно, клялся маньяку в том, что они будут верны друг другу до гроба, а тот соглашался, что, теперь-то уж точно будут.

Мне на несколько мгновений так ярко представилась эта сцена, что я пошатнулась. Рик, который все это время изображал мебель, кинулся ко мне, усадил на ближайший ящик, и, наконец, соизволил заговорить: