Шрифт:
Подтягиваю к себе кресло. Пересаживаюсь.
Выезжаю из ванной. Хорошо что в свое время сделал ее максимально большой.
На столе стоит ваза с хворостом, электросамовар.
— Дим, к тебе, что ль? — глядя из окна, вытирает руки об фартук тетушка.
— Да. Это моя гостья. Соседка наша новая. Татьяна.
— Я побегу, у меня дел дома… — скидывая поспешно фартук, сбегает тетя Валя.
Смеюсь, качая головой. Все женить меня хочет. Внуки, все дела. Для нее каждая симпатичная женщина — потенциальная невеста. Киру она в глаза не видела, но не одобряет. Потому что… Да в целом, по той же самой причине, что и друзья.
— Проходи…
Забираю гитару с ее места за игровым столиком.
— Вау! — принюхивается она. — Я знаю этот запах!
Стягивает ещё горячий хворост.
И божественно мурлыкая и закатывая глаза, хрустит, подставляя руку, чтобы не крошить.
— Вы, Дмитрий, допрыгаетесь, я за вас замуж выйду! — шутит она. — Разве можно женщину так соблазнять? То в нарды проиграешь, то букет, то хворост! Я же не железная. С огнем играешь! Да-да… — жуёт, облизываясь.
Ухмыляясь, играю перебором ее "Кошку", которую она напевала сегодня.
— "Хотя бы немного молока, и можно быть сильной, а можно быть слабо-о-ой!" — подхватывает.
Татико любила мамин хворост с молоком.
Рука моя замирает.
Сглатываю ком в горле. Не может быть этого! — открыв рот, снова разглядываю ее.
Ну нет… Не может! Или?..
— Я запачкалась? — дёргает настороженно бровью.
Хворост весь в сахарной пудре, и она действительно устряпалась. Но дело то не в этом.
В лицо мне бьёт горячей волной и сердце ускоряется.
— Тати?..
Глава 7 — Друг
— Да, ладно… — падает у нее челюсть. — Нее… Не может быть!
— Может-может, — моргаю ей положительно.
— Митяй?!
Боже ты мой!
Истерично ржу, пытаясь отыскать в ее чертах хоть намек на Тати. Ну другой же человек.
— Я, да, — киваю ей.
— Ты где это тело взял?! — поднимает она брови, — в качалке спер?
— Там же, где и ты свое!
— Боже-Боже!! — рдея обмахивает руками лицо. — Предупреждать же надо! Я чуть не влюбилась!
— Ну иди, обнимемся, что ли? — распахиваю руки.
Она подходит, пытаюсь обнять, но чертово кресло…
Не церемонясь, садится ко мне на колени и стискивает.
— Господи… Я уж думала никогда не встретимся!
Обнявшись и замерев, молчим.
Обнимая мое лицо ладонями, разворачивает к себе. И дотошно рассматривает.
— Лицо тоже украл? Хотя нет, смотри-ка ты… Родинка осталась! — ведёт пальцем над губой, вынуждая меня улыбаться. — Почему ты темный??
— Не знаю… Потемнели… Годам к четырнадцати может.
— А я тебя искала по сетям! Литвиных этих… море. Искала блондина тощего. А ты… трындец!
— А у меня аватарка — на лице балаклава.
А ещё камуфляжные штаны.
И прокачанный торс.
Повыебываться — наше всё, да, Танго?
Надо сменить, вообще-то не пацан уже.
И если искала дрища блондина, то я последний, на кого бы подумала, да.
— А я тоже искал. Фамилию даже выведал — Арданиани Татико.
— Так это бабушкина, не моя.
— Ну, в общем, безуспешно, — пожимаю плечами.
— Черт! Митяй! — снова обнимается. — Мне словно опять десять…
— И мы пиздячек получили за кота?
— Аха-ха-ха! — закатывается.
И вот по хохоту сразу всекаюсь, что Тати!
— Круто было, да! И кроме бабушкиного прута, никаких тебе неприятностей, — мечтательно вздыхает она.
— Прут, сука, был чувствительный!
И теперь я разворачиваю ее лицо за щеки к себе, с упоением вглядываясь в каждую черту. Веду подушечкой большого пальца по едва заметным веснушкам.
— И как я сразу не врубился, что ты. После проводов обязан был! И обезьянка эта ещё твоя… вот я тупой!
Ты куда свой нос дела? Это чужой!
— Сломала! Собрали обратно так, как собрали! — закатывает глаза. — Лицевой хирург счёл тогда, что девочке ни к чему горбинка.
— А щербинка между зубами?
— О-о-о! Мой огород во рту спасали брекетами и пластиной. Несколько лет мучилась.
— Ладно! Сиськи у кого отжала?
И мы снова ржем в голос.
Встает с моих колен.
С сожалением отпускаю.
Хозяйничая, достает бокалы и вино.
— Рассказывай давай! — требует у меня, жуя в процессе хворост.