— Телефон кидай.

— Возьми, — тяну ему.

— Кидай!

— Возьми.

Подходит. Эх высоко… С такой позиции только кастрировать или убивать.

Как только касается пальцами телефона, намеренно роняю. Бросив на меня яростный взгляд, наклоняется.

Захват… Дёргаю на себя. Приставляю лезвие к горлу.

— Ствол медленно вверх.

Поднимает.

— Бросай в кусты.

— Ты чё, мужик?! — кряхтит он. Чуть усиливаю давление, кожа на его шее лопается. — Всё-всё! — закидывает.

— Скажи своему коллеге, чтобы потушил пламя. Или останешься здесь, травку удобрять.

— Тебе ж пиздец!

— Или — тебе. Скорая будет ехать час. Истечешь ты за семь минут, может, за пять. Смотря насколько сейчас боишься. Долбит кровушка в уши? Долбит… Я и так чувствую.

— Сергееич! Туши!

Второй срывается за водой. На адреналине и в темноте не сразу до меня доходит, что к колодцу. Слышу грохот, мат, мучительные стоны.

— Вот уроды косорукие! — психую я. — Ни поджечь, ни потушить. И кто-то же вам платит ещё за это.

— Ты живой там, "Сергеич"? — скептично кричу в темноту.

— Сука, ногу, кажется сломал. Встать не могу.

— Во, дебилы… Вас даже убивать не надо. Вы автономные.

Зажимаю ему артерию, жду пока отрубиться. Корячусь сам со шлангом, тушу чуть прихваченную огнем стену.

Вызываю ментов. Сдаю братков. Даю показания…

В показаниях уворачиваюсь от темы соседей. Не общаюсь. Не знаю. Не видел.

Когда их увозят, возвращаюсь в дом. Не включая свет, прикуриваю сигарету.

— Угостишь?

— Блядь, Тати! — подпрыгиваю я на месте. — Держи.

Тяну в темноте сигареты. Чувствую, как забирает из рук.

— Давно ты здесь?

— Нет. Там машины просто чужие… Я испугалась.

— До утра останешься у меня?

— Можно?

— Нужно. Исповедоваться будешь… Каяться.

— Грешна, отче… — хихикает. — На колени встать?

Аа-а-!.. Вздыхаю. Что тут ответить?

— Ты голодный? — Очень…

Переписываюсь с Зольниковой по поводу отправленного видео.

Объясняю обстоятельства, и чем закончилось.

"У ментов их заберём, пропустим через нашу систему", — обещает она. — "Сударская где?"

Сударская?

— Татико? — делаю глоток красного вина.

К ужину мы решили открыть бутылочку.

Она ищет полотенце побольше.

— Какая у тебя фамилия?

— Папина…

— А кто такая Сударская?

— Я, — вздыхает.

— Ты же — Папина. А-а-а… папина? Это ты так хотела съехать с ответа? — скептически дёргаю бровью.

— Не вышло, да?

— А зачем?

— Ну… Мне бы хотелось, чтобы ты был беспристрастный друг. Хотя бы ещё какое-то время.

— Хм.

— До утра, например. Дашь мне время до утра, родной?

— Ладно… — озадаченно киваю.

"Со мной", — отписываюсь я.

"Не говори потом, что я не предупреждала!" — приходит ответ.

"А детали будут какие-то?"

"Просто отпусти ее с миром".

Ну как мне ее отпустить?!

Камин горит. И я горю.

Не просто так, а потому что Тати опять настояла на массаже своим жгучим маслом.

Сама сбежала спасаться в душ с горящими руками.

Мое сердце надсадно гоняет кровь.

Татико выходит с мокрыми волосами, обернутая полотенцем.

Глаза горят как у кошки… И взгляд такой. Что хочется скомандовать — немедленно в койку! Шалить и трахаться! Горячо и без тормозов.

У меня едет крыша от нее.

Это какая то чума, вообще!

Пересыхает во рту.

За что, Господи?! Я же никогда не обижал женщин! — закатываю с досадой глаза.

Почему я не могу взять эту?!

Отдай мне эту, и я больше ни одну не попрошу!

— С лёгким паром, — хрипло бросаю я.

Тянусь за сигаретой.

— Спасибо!

Проходит мимо меня на террасу, с волос несколько капель попадает мне на бедро.

Пытается выглянуть за забор, поднимаясь на цыпочки. Икры красиво напрягаются. Чуть наклоняется вперёд, выглядывая дальше.

Под краем полотенца пару сантиметров до ягодиц. Ещё чуть-чуть и… Рефлекторно пытаюсь сползти чуть ниже, чтобы заглянуть за этот край.

Ноги — вау…