А ведь даже сама Хестер искренне верила, что сестры Драгари смогут справиться с грязью за считаные дни или месяцы.

«Чем ярче надежда, тем горше ее крушение», – вспомнила она присказку своей нянюшки.

– Угоститесь, Ваше Императорское Величество, до самого утра у вас и маковой росинки во рту не будет, – проговорила Люсиль.

Поблагодарив камеристку, Хестер села к столу. Ела она без особого аппетита: волнение заглушало чувство голода.

– Не хочу больше.

Настаивать никто не осмелился.

– Пора, – выдохнула Хестер, когда за окном ее спальни разгорелся первый салют.

– Да, Ваше Императорское Величество, – склонилась Люсиль.

Свадебное платье было вершиной портновского искусства. Белоснежный шелк имел легкий, едва заметный голубоватый отлив. На тонкой, почти невесомой ткани осторожной рукой талантливого художника был нанесен едва заметный серебряный узор. На лифе этот рисунок был дополнен густой вышивкой и драгоценными камнями.

Плечи были полуоткрыты, но Хестер не боялась замерзнуть. Она даже не была уверена, что сможет оценить, крепок ли мороз: все ее мысли занимало предстоящее торжество.

«Все эти месяцы мы жили как супруги, и мне казалось, что свадьба – это всего лишь дань уважения нашим подданным, но… Я ошибалась», – пронеслось у нее в голове.

Она подошла ближе и провела ладонью по многослойной юбке. Полупрозрачные драпировки также имели и вышивку, и рисунок. И при движении казалось, что сама метель танцует вокруг Ее Императорского Величества.

Платье завораживало своей морозной красотой.

Венец идеально лег на высокую, умеренно сложную прическу, и Хестер тихо вздохнула: она не узнавала ту себя, что отражалась в зеркале.

– Вы не заглянули под вторую подушку, – хихикнула Люсиль.

И через мгновение на ключицы леди Элеарской легло колье, составившее идеальную пару венцу.

– Они были созданы одним мастером, – уверенно проговорила Хестер. – Но кем?

Камеристки заверили Императрицу, что уж они-то точно не знают. Никто не знает. Но это, вероятно, и неважно.

– Вы готовы, Ваше Императорское Величество, – выдохнула Люсиль и присела в реверансе.

– Благодарю, – кивнула Хестер. – Отдыхайте, девушки.

Медленно выдохнув, леди Элеарская распахнула двери и сделала первый шаг. Ноги ее были босы, и ступала она по свежим цветам, которыми выстлали путь от покоев до самого выхода из Старшего Дворца.

Хестер шла не без опаски: бывали случаи, когда обиженные будущей Императрицей люди подкладывали стекло. И, ранив ногу, Императрица должна была говорить: «Прощаю».

Шаг за шагом он проходила по знакомым коридорам, переходам и лестницам. И ни единого раза ей под ногу не попался ни единый стеклянный осколок.

«Ни за что не поверю, что никто ничего не подложил», – она действительно была удивлена. Не бывало еще такого, чтобы Императрица не занозила ноги.

«Вайолин или Милли постарались?!»

Но, с другой стороны, возможно, это и к лучшему. Ведь все придворные выстроились вдоль «цветочного пути», так что… Пусть люди узнают, что новой Императрице благоволят сами боги!

Выйдя из дворца, леди Элеарская с умилением и восторгом увидела Конфетку, чью шею украшал огромный бант.

– Она ясно дала понять, что задерет тех лошадей, что попытаются отвезти тебя к храму, – шепнула Милли, ожидавшая свою венценосную подругу на улице.

– А еще я поименно записала всех, кто пытался сунуть тебе стекло, – добавила Вайолин, – и уже передала списочек Никлаусу. Он изощренно им отомстит и при этом не попадется.

Легко запрыгнув на волку, Хестер погладила ее по шее и тихо попросила:

– Помедленней, люди ведь идут пешком.

В это же время с другой стороны дворца Император и его приближенные также начали путь к Храму.

В небе рвались салюты, маги запускали яркие иллюзии, а в воздухе разливалась нежная незатейливая мелодия.

Весь день Хестер торопила время, и оно, наконец, послушалось. Казалось, что вот она только запрыгнула на спину волки, а вот уже ее возлюбленный протягивает руки и она соскальзывает со спины Конфетки к нему в объятия.

Где-то в стороне ворчит Мудрейший, и леди Элеарская сердито смотрит на того, кто уже почти полгода ускользает от любых разговоров.

«Боги указали мне путь, и я шел по нему, хоть и не знал куда», – вот и все, что он сказал, когда Императрица подкараулила его в парке.