Остальные встретили его сдержанно. Впрочем, ужин был организован по высшему разряду. Да и подарок был подобающий: хорошая импортная электробритва. Чтобы «достать»60 такую, надо было постараться. Вот только сближения с Татьяной не произошло: когда муж попытался завести разговор на тему грядущего назначения, она отчуждённо отстранилась.

Ан нет худа без добра. За выходные Алексей сполна отвёл душу в развлечениях с сыновьями. Его младшенький физически развивался на удивление быстро. Его больше привлекали динамичные забавы. С ним уже можно было делать зарядку, играть в догонялки, строить и ломать башню из кубиков. А от купания в старой ванне на улице он пришёл в восторг.

В противовес Мишутке старший был интеллектуалом. У него была непреходящая стратсть: шахматы. За два дня Алексей сыграл с ним три партии (один выигрыш, одно поражение и одна ничья). Два единомышленника также успели разобрать сицилианскую защиту и защиту Каро-Кан.

И всё же, стоило Подлужному услышать голос Татьяны, увы, чаще всего обращённый не к нему, как сердце его начинало бешено колотиться, а в низу живота вскипала сладкая истома. И тогда Алексей, балуясь с малышнёй, от неудовлетворённости и нерастраченных мужских сил с размаху бросался на траву и катился вниз по склону. Сергунька и Мишутка, глядя на него, впадали в веселый азарт. Им нравилось удивительное развлечение. Старший сынишка вслед за ним тоже кубарем валился на лужайку. И даже младший, копируя их, с заливистым смехом пытался переваливаться с боку на бок. Подлужного от сыновьего подражания чуть отпускало, и он принимался вместе с ними задорно хохотать.

Сергунька с Мишуткой подползали к нему, обхватывали его ручонками, тормошили и, небось, думали: ну до чего же у них славный и смешной папка; ах, если бы он был с ними всегда – как мама, бабушка и дедушка. Как бы было замечательно!

В такие моменты даже на лицах Людмилы Михайловны и Владимира Арсентьевича, когда зять на них не смотрел, расцветали растроганные улыбки.

Но пора забав миновала. Пришла пора расставания. И тогда Подлужный признался себе, что его задор неполноценный; отчасти напускной и деланный. Так – смех сквозь невидимую миру мужскую тоску. В город он возвращался крайне разочарованный.

Глава седьмая

1

В прокуратуре Ленинского района появился обещанный Двигубским следователь, принятый на третью вакантную должность. В понедельник на оперативке прокурор представил нового сотрудника – невзрачного вида мужчину преклонных лет с болезненным выражением лица.

– Энгмар Иванович Козлов, – сказал Двигубский. – Будет работать у нас следователем.

– Энгмар Иванович, – фыркнул про себя Подлужный. – Ещё оригинальнее: Вильгельм Карлович Простоквашин.

Помимо двух вводных фраз, шеф ни слога не прибавил к характеристике новичка. Хотя, по заведённому обычаю, раньше довольно подробно представлял вновь прибывших коллег, рассказывая об их профессиональном пути и семейном положении.

По окончании совещания Алексей по традиции заглянул к Авергун и Торховой на чаепитие.

– Заметили, какую исчерпывающую информацию Яков Иосифович выдал про новобранца? – поделился он собственным наблюдением.

– Чего зря распространяться, если всё известно? – вопросом на вопрос отреагировала Торхова.

– Не понял? – изобразил Подлужный удивление на своём лице.

– Единственно вы, Алексей Николаевич, – в тон подруге продолжила Ульяна Васильевна. – В своём детективном рвении уединились, как на необитаемом острове.

– Козлов был ответственным партработником в Свердловске, – принялась растолковывать следователю Авергун. – Но недавно его сместили за идейные просчёты. И вам стыдно не знать при тёще, работающей в горкоме.

– Да тёща – на даче, – растолковал Алексей. – Ни одна сорока весточку на хвосте не принесёт.

– Та весточка «со щетиной», – скаламбурила Торхова. – Если не «с бородой». После смещения Козлов уже в больнице успел полежать – сердце у него больное. А в Среднегорск он вернулся, как говорится, доживать свой век. Он же родом отсюда. Здесь по молодости и начинал в органах прокуратуры.

– А за что его турнули? – полюбопытствовал Подлужный.

– Подрыв партийной дисциплины, – как-то уклончиво проговорила Авергун.

Тем же утром Подлужный познакомился с новеньким поближе. Сначала Алексей передал ему два уголовных дела. Чуть позже они «на пару» засобирались в СИЗО № 1 61, поскольку Двигубский на «Волге» отбывал в попутном направлении, и следователи «прицепились к паровозу».

Устроившись в автомобиле вместе с рыжебородым водителем Анатолием Изотовым, с лёгкой руки Алексея обозначенного «позывным» Барбаросса, Козлов с Подлужным стали поджидать шефа. Тот что-то запаздывал.

– Энгмар Иванович, – от нечего делать, поинтересовался Алексей. – Прошу прощения, если не секрет, откуда у вас столь непривычно звучащее для уха советского человека имя? Не французских ли вы кровей, часом?

– Тогда уж, скорее, немецко-иудейских. Если судить только по имени, – скупо обозначил уголками губ улыбку Козлов. – Хотя по происхождению я русский. А имя Энгмар происходит от начальных букв двух фамилий классиков марксизма-ленинизма – Энгельса и Маркса. Первый, как известно, был немцем, второй – этническим евреем. В двадцатые-тридцатые годы у нас же господствовало поветрие: новорождённых обозначали по-революционному. Марлен – от Маркса и Ленина. Рождались и Баррикады с Революциями… Так что, перед вами – жертва тех перегибов. Я-то ещё что. Бывали истории и позабористее…