– Например? – оживился Подлужный, обожавший заковыристые случаи.

– Я тогда был мальчишкой и вместе с родителями обитал в деревне Увалы, – повернулся рассказчик к нему всем лицом. – А с нами соседствовал дядя Федя Селиванов. Так его, видать по пьяной лавочке, вообще угораздило своего первенца окрестить от словосочетания «Поздравляю с Первым мая!». Сын-то его аккурат в праздник трудящихся уродился. Ан тут ещё одна хреновина примешалась. Вы же наслышаны, как в наших деревнях слово «поздравляю» говорят: про-здрав-ляю. Вот хмельной да расхристанный председатель сельсовета и записал в метрики: «Проздрасперм»…

– Га-га-га! – перебивая рассказчика, загоготал Алексей на пару с Анатолием-Барбароссой.

– Но эта история имела и вторую серию, – иронично покрутил головой Козлов. – Некто вумный и шибко грамотный раскрыл глазёнки дяде Феде насчёт того, что имечко его наследничка – с двусмысленным душком. Тут-то в забубённую головушку Селиванова запало и более страшное соображение: а не причастен ли, часом, каким-то боком али другим местом, к происхождению его дражайшего сыночка сосед слева Вася Прозоров?! Что-то уж больно имя несчастного Проздрасперма подозрительно звучит! Чуть ли не семя, так сказать, от Прозорова. Да ещё когда Вася начинает ласково кликать Фединого сыночка: «Проздраспермик!»…

Новый взрыв хохота был прерван появлением Двигубского.

– Что за Содом и Гоморра? – поинтересовался прокурор, усаживаясь на переднее пассажирское сиденье.

– Да так, – смахивая накатившую слезинку, ответил Подлужный, – поучительный урок из истории нашей страны.

2

Когда дотошно и щепетильно готовишься к долгожданному событию, то протекает оно пресно и скучновато. Приблизительно так же безвкусно вкушает хозяйка многочисленные праздничные яства, над приготовлением которых она прилежно корпела с утра до вечера: чувство смака пропадает, а «сливки снимают» орущие и галдящие «свеженькие» гости. Потому и апофеоз поединка Подлужного с Воловым не разразился очищающим смерчем, а на поверхности явления протекал ровно, обыденно и без потрясений.

Милиционер появился в прокуратуре, как ему и было предписано, после обеденного перерыва.

– Здравствуйте, товарищ Подлужный, – протиснулся он в кабинет.

– Здравствуйте, гражданин Воловой, – официально ответил ему следователь. – Проходите, присаживайтесь.

– Ого! – наигранно крякнул тот. – Уже «гражданин». Уже «присаживайтесь». Не на дальнюю ли дорожку?

– Защитника себе наняли? – игнорируя последние реплики, осведомился прокурорский работник.

– Да. Нанял. Королькова. Из «золотой пятёрки», – козырнул милиционер. – К шестнадцати ноль-ноль он будет. Как вы и велели. Обвинение мне предъявите? – щегольнул он прозорливостью.

– Почему вы так думаете? – лениво поднял кверху правую бровь Алексей.

– Просчитали с дядей. Дядя у меня судьёй работал в Кирове, – не без апломба провёл «разведку боем» подозреваемый. – Созвонились. Потолковали. Раз следствие затребовало адвоката, вестимо – к обвинению подкатило. Я обсказал, что и как. Он меня успокоил: дохлый номер. Всё шито белыми нитками. Дело рассыпется, как спички из коробка. Зряшная ваша затея, Алексей Николаевич. Покеда, поди, не поздно шарабан назад развернуть, а?

– К шарабану мы с вами вернёмся в шестнадцать ноль-ноль, – веско и загадочно вымолвил Подлужный. – Начнём, пожалуй.

Он по телефону пригласил из опорного пункта охраны правопорядка, располагавшегося через стену от прокуратуры, понятых, а также лиц, участвующих наряду с Воловым, в качестве опознаваемых. Разъяснил участникам следственного действия смысл и порядок опознания. После чего в кабинете появилась фрезеровщица Скокова. Женщина, предупрежденная об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний, уверенно и без колебаний опознала того, кто устроил ей «дефиле через туалет».

На сей раз постовой уже не устраивал бурных сцен протеста, как в случае с Региной Платуновой, но и куража не утратил. Он заученно твердил, что Скокова его оговаривает, мстя в его лице всей доблестной милиции за доставление в медицинский вытрезвитель. Впрочем, последующая очная ставка, на которой Скокова с гадливостью поведала «об интиме в отхожем месте», несколько сбила с Волового показной шик.

Идентификация милиционера в качестве насильника москвичкой Бруновой привела его в состояние задумчивости, а уличающая аудиенция с воспитательницей детсада Анюткиной и вовсе заставила прикрыть рот.

Три опознания и три очных ставки с теми, кого Воловой давно «похоронил» в толще минувших дней, деморализовали его до степени отупения. И потому адвокат Корольков, появившийся в прокуратуре к назначенному сроку, приводил подзащитного к нужной кондиции в течение изрядного времени, шепчась с ним в вестибюле.

Предъявление Воловому так называемого дежурного обвинения в совершении изнасилований и злоупотреблении служебным положением уложилось в четверть часа. Тот вместе с Корольковым прочитал постановление, сделал отметку в документе об ознакомлении (с оговоркой о категорическом несогласии), но от дачи показаний отказался. Следователь, вовсе не удивлённый подобной позицией, попросил «процессуальных союзников» подождать решения их участи в коридоре, а сам направил свои стопы к прокурору.