О том, что англичане должны сохранять свою избранность «в духе Ветхого Завета», не уставал всячески напоминать им почитаемый до сих пор Дизраэли [306], а неутомимый певец британского империализма Киплинг объявил им же: «Воистину, вы происходите из Его Крови» [255].

Основой имперской идеологии являлась именно британская кровь: задолго до Гитлера английское общество обосновывало претензию на свою гегемонию в империи [196] именно своей чистокровностью. Нацисты даже в 1940 году, уже после начала Второй мировой войны с восхищением признавали британскую мотивировку избранности английского народа, основанную на «духе расы», «узах крови, которые связывают предков и потомков» и избранности Судьбой [351].

Не менее важным культурным кодом британцев, крайне повысившим эффективность их действий в процессе захвата и порабощения колоний и потому крайне высоко оцененным немецкими фашистами (и заимствованным ими с искренним восторгом новообращенных), стало кальвинистское (а кальвинизм являлся по сути своей протестантской версией иудаизма) представление о принципиальной непогрешимости избранных Богом. (Правда, в кальвинизме и в Англии, в отличие от нацистской Германии, непосредственным признаком и конечным доказательством избранности служило богатство: богатый по определению не мог быть грешником, – и вот этот подход, в отличие от немецких фашистов, в полной мере усвоен современными либералами)

С 1619 года кальвинизм провозглашал: «Бог так хранит избранных… что, несмотря на их грехи, они всё равно не лишаются милости Божьей» [351а]. Тем самым принадлежность к избранным сама по себе уже санкционировала любые преступления: считавшие себя таковыми истово верили в то, что любые их действия по определению угодны Господу. «Пусть английский народ, избранный Богом, предназначенный Им для господства, народ, которому суждено блаженство, впадет в самый тяжкий грех – на его избранности это не отразится ни в малейшей степени. В том, что делают святые… греха быть не может… как бы скверно их дела ни выглядели. [Не в том дело… что совершается… а в том… кто свершает эти дела: «Британцы – раса… избранная Богом… потому действия британцев не могут быть неправедными.»] Для английских мещан это… догмат непогрешимости… в который они верят более ревностно… чем католики – в непогрешимость папы» [172].

Убежденность англичан в том… что их поступки в принципе не могут оказаться безнравственными… полностью исключала для них саму возможность оценивать свои действия на основании этических критериев. А органическая неприменимость понятия «правды» в качестве критерия своей деятельности привела к тому… что эта деятельность оценивалась исключительно с точки зрения пользы [311]; сферой же применения этических критериев осталась лишь деятельность «других»… не принадлежащих к избранным и уже только поэтому заслуживающих лишь осуждения.

Отсюда вытекает фундаментальный принцип английской (и в целом англосаксонской) морали: оценивать свои действия (и деятельность своих властей) исключительно с прагматичной… а действия всех остальных (и прежде всего противников) – исключительно с моральной точки зрения. Этот «двойной стандарт» является базовой основой не только любых рассуждений о каких-либо конкретных вопросах… но и основой английского (и в целом англосаксонского… а сейчас уже и в целом западного) мышления как такового.

В 1889 году оксфордский профессор истории Джеймс Фрод (последовательный противник отмены рабства для африканцев даже в те времена) выразил этот подход с кристальной ясностью: совершаемые британцами поступки… даже внешне неблаговидные… всегда по самой своей природе направлены на благо человечества… – однако для всех остальных… не-британцев эти же самые поступки являются недопустимым грехом [142; s. 167]. Практическое применение этого принципа выразилось прежде всего в «тенденции нравственной переоценки, при которой грех или вырождение приписываются жертве, а не виновнику империалистической агрессии» [293, 318].

Немецкий корреспондент в Лондоне, наблюдая повседневное политическое воплощение данного подхода со стороны, в качестве носителя совершенно иной культуры, зафиксировал, что степень демократии и гуманности в Англии непосредственно определяется «крупнейшей аристократической и военной организацией, какую только знает мир, – … Британской империей… Демократия и гуманность применяются только там, где это необходимо, и только в той мере, насколько это необходимо… для сохранения власти за германско-британским господствующим слоем» [127].

А Гитлер резюмировал эту исключительно важную для понимания Англии и её политики специфику повседневной британской культуры, причём уже в 1942 году, констатировав жизненную необходимость обучить «немецкий народ… подобно англичанам, лгать с самым искренним видом.» [220].

О степени английского прагматизма наглядно свидетельствует вечная бездонная пропасть между британской пропагандой и британской же реальной политикой. В частности, перед Мюнхенской сделкой англичане категорически отказались поддерживать немецких заговорщиков в главе с генералом Фричем, готовых свергнуть Гитлера, так как «Англия не ведет переговоров с предателями». А во время войны лондонская радиостанция «Передатчик европейской революции» [300] отчаянно пыталась поднять немецкий народ на «восстание» против Гитлера и настойчиво призывала к «политической и социальной революции». Когда же через несколько лет Англии понадобилось сохранение порядка на оккупированной ею территории Германии, британцы передали немецких военных моряков, отказавшихся подчиняться Гитлеру и уже находившихся под их охраной в качестве военнопленных, нацистскому «военному трибуналу», который вынес им приговор: неожиданно оказалось, что с английской точки зрения, когда англичане сочли это полезным для себя, нацистские законы и судебные процедуры продолжали действовать в отношении немцев и в плену [272].

Авторитетный исследователь Рубинштейн в изданном в Лондоне сборнике «Мозаика жертв. О не-евреях, преследовавшихся и уничтоженных нацистами» (под редакцией Беренбаума, директора американского Мемориального музея Холокоста) авторитетно подтверждал, что «связь между геноцидом, проводившимся поселенцами колоний XVIII–XIX веков, и геноцидом XX века может быть прослежена в гитлеровской программе “жизненного пространства”»: именно вековой опыт колонистов, в первую очередь британских, служил для Гитлера наглядной «моделью, которой должна была следовать Германия на востоке европейского континента» (цитируется по [80]).