«С 1900 по 1946 год доход на душу населения практически не увеличился, хотя Индия до 1929 года занимала второе место в мире по доходам от экспорта. Завоевав большую часть Индии, только за 15 лет британцы вывезли богатств на сумму около миллиарда фунтов стерлингов» [68].

В отношении Китая Англия применила принципиально иную стратегию порабощения, чем в отношении Индии.

В силу высокого уровня развития китайской промышленности и ремесел (см. параграф 2.2) англичане не имели возможности рассчитывать на то, что им удастся догнать его по уровню технологического или в целом экономического развития. Централизованность государства не давала надежд на завоевание его военной силой, подобно Индии. Поэтому было решено сокрушить его пандемией наркомании, заодно решив проблему выравнивания торгового баланса с ним.

Производство опиума в Индии для поставок в Китай было создано англичанами уже в 1749 году. Покоритель Индии и реформатор Ост-Индской компании генерал Роберт Клайв (1725–1774) пристрастился к курению опиума к концу своей 49-летней жизни (он покончил с собой, хотя был оправдан по обвинениям в злоупотреблениях), и в 1773 году компания получила монополию на торговлю опиумом. Его запрет китайскими властями в 1775 году лишь раззадорил англичан, сумевших, наконец, создать насос по выкачиванию из Китая серебра, которым они оплачивали его товары.

«В 1787 г. казначей британского флота, а в будущем военный министр Г. Дандас разработал план распространения опиумного трафика на Китай. Став в 1793 г. председателем Совета по делам Индии (по сути, контролером Ост-Индской компании), он лично контролировал мировую торговлю опиумом… Посредством Ост-Индской компании британский королевский дом станет одним из крупнейших наркоторговцев мира» [101].

Системный подход принес наглядные результаты: уже в 30–40-е годы XIX века поставки англичанами опия в Китай – в размере 1,4 тыс. т в год – составляли 40 % всего индийского экспорта [34].

Поражения Китая в опиумных войнах обеспечили его порабощение, в том числе через растущую наркотизацию населения. Так, после второй опиумной войны Англия принудила Китай легализовать торговлю опиумом, которая с 39 тыс. ящиков в 1845 году выросла до 78,3 тыс. ящиков в 1855 году, т. е. почти в два раза. Последствием поражения в… третьей опиумной войне стало разрешение использовать китайцев в качестве рабочей силы в колониях Великобритании и Франции [34], то есть к выкачиванию из Китая не только серебра, но уже и людей, чьё положение мало чем отличалось от рабского. Кроме того, произошло разграбление императорского дворца – в таких масштабах, что даже в настоящее время установлено около полутора миллионов артефактов из него, разбросанных по двум тысячам музеев в 47 странах [68] (и это не считая закрытых для исследователей частных коллекций).

«Тяньцзинская конвенция 1858 года разрешала иностранцам свободно ввозить в страну опиум [понятно, что это разрешение касалось именно англичан – М.Д.], лишала Китай права самому устанавливать пошлины на ввозимые и вывозимые товары. В результате к 1864 году англичане контролировали 74 % всего китайского экспорта и 85 % китайского импорта… – причём основную массу импорта в Китай составлял опиум» [13].

Организованная англичанами деградация населения Китая при помощи его системной наркотизации была прекращена только китайскими коммунистами после прихода к власти в 1949 году.

Характер английского национализма в решающей степени определяли пуританские корни – ветхозаветная убежденность в своей избранности, причём избранности на основе принадлежности к расе. Англия была первой страной, где всё население поголовно обладало национальным сознанием [80]. Для него «нормы, принятые в области человеческих взаимоотношений, могли не браться в расчет… в отношениях с чужими и неравноценными культурами» [127].

Существенный отпечаток на массовое поведение англичан (в том числе в колониях) накладывало совершенно иррациональное понимание лидерства, последовательно прививавшееся в частных школах-интернатах элите элитной нации: право руководить являлось всего лишь результатом социального положения лидеров. «Английский джентльмен присваивал себе… право командовать…, исходя из инстинктивных побуждений [а отнюдь не из интеллектуальных или иных способностей]. Именно инстинкт формировал те особые, специфические манеры, вызывавшие такое почтение у низов» [361].

«Приоритет инстинктивного обуславливал… зависимость понятия “лидерства” в элитных частных школах от иррациональной идеологической обработки», уходившей корнями в наиболее жестокие эпизоды Ветхого завета. Между тем именно выпускники этих школ определяли не только образ Англии, но и её собственное представление о себе, имевшее в историческом плане решающее значение [257]. В результате этого стандартное отношение британцев к самым разнообразным туземцам заключалось в том, что в них просто незачем видеть людей: их (особенно при малейших признаках «строптивости», но отнюдь не только из-за неё) следует беспощадно истреблять просто как врагов Господа, по примеру героев Ветхого Завета [159, 240].

В полном соответствии с этой традицией те же самые богословы, которые с порога оскорбленно отметали идею происхождения человека от общего с обезьяной предка, самозабвенно аплодировали претензиям на «право тигра», утверждавшее в полном соответствии с построениями Карлейля, что сила сама по себе уже есть право [219].

Правда, в силу колоссальной культурной инерции христианства, добытое силой «право» всё ещё нуждалось в освящении волей Всевышнего (или, при его последовательном отрицании, «провидения»). Именно поэтому уже в 1937 году виднейший нацистский юрист Ханс Франк [138] всё ещё оповещал Третий рейх: «Христос… сегодня был бы немцем»; немцы являются истинными «орудиями Бога для уничтожения зла»; «мы сражаемся во имя Бога с евреями и большевизмом. Бог хранит нас» [246]. На пряжках ремней фашистских солдат отнюдь не случайно было отчеканено «С нами Бог».