Она прижалась к стене, чёрной от сажи, не боясь запачкаться — всё равно в тёмном. Удержала дыхание, но сердце так и трепыхалось в груди, беспомощное, слабое. Как же оно боялось, как гнало её прочь! Прочь! Увидят — схватят! Увидят — и вернут, швырнут на Свалку, оставленную без разрешения, а больше уйти не получится, никогда, никогда! Свалка оплетёт корнями, и сколько лет ни останется, все они пройдут там...

Стиснув зубы, Кори оттолкнулась от стены. Не увидят, не поймают. Главное, не упустить из виду этих троих, иначе всё зря.

Она держалась так далеко, как могла, и молилась, чтобы те, впереди, не обернулись. Укрыться теперь было почти негде, прямая улица. Если замереть у стены, может, и не разглядят, но особо надеяться нечего. По счастью, у крайнего здания сохранились остатки ограды — раскрошенный камень ещё держался, а прутья давно выломали и переплавили, но можно было спрятаться, пригнувшись, хоть и неудобно так пробираться.

Нос ощутил знакомую вонь. Тут, за фабриками, стояли высокие баки — для объедков, обломков, обрывков. Для всего, что свезут на Свалку.

Здесь рабочие закрывают носы и морщатся, стараясь не подходить близко, а там за это передерутся, за каждый хороший кусок, за каждую тряпку. Кори тоже было тошно, но не зловоние терзало, а воспоминания, пробуждённые им. И всё-таки она вынудила себя подойти, присесть у измятого, нагретого бока со следами облупившейся зелёной краски. Это место годилось как укрытие.

Трое с креслом направлялись к поезду. Решили, должно быть, сбросить тело за пределами Раздолья. Они скрылись за вагонами, долго ничего не было видно, а Кори терпеливо ждала, стараясь не дышать. Но вот из-за короткого состава вышел человек, рослый и широкоплечий.

Он шагал устало, сжимая в руке тёмный свёрток. Не оглядывался и никого не поджидал, а значит, его спутники остались у поезда. Кори дождалась, пока человек поравняется с ней, и окликнула негромко, не поднимаясь с колена:

— Гундольф!

Он обернулся, разглядел её и остановился.

— Те, что были с тобой, пойдут следом?

— Нет, — откликнулся он. — Останутся там пока. Но сюда вот-вот нагрянут их дружки — верней, они уж должны тут быть, да задержались отчего-то.

Кори перемахнула через ограду, сделав вид, что не заметила вскинувшейся ей навстречу руки.

— Живее, — встряхнула головой. — Уходим! Где Рафаэль?

Они торопливо зашагали бок о бок, и дальше говорили уже по пути.

— Ищет господина Второго, — ответил Гундольф, поглядывая на неё. — Пошёл к его дому. Ты сама-то как, давно пластом лежала? Что ж ты не бережёшь себя, а носишься по городу, едва отпустило?

— Я в порядке. Тут свернём, сделаем крюк за складами. Нельзя, чтобы нас заметили.

— «В порядке», а сама белая как полотно. Хоть под руку меня возьми, придержу, когда падать будешь.

Кори фыркнула. Она не собиралась падать. Неужели вправду белая? От страха — какой стыд.

— Лучше скажи, что задумал Рафаэль. Ищет Второго, дальше что?

— Кто ж его знает. Я с расспросами не шибко-то и лез. Ты вот что, скажи, у тебя по-прежнему жар?

И тут же потянулся рукой к её лбу, охнув, когда Кори отбила это движение.

— Забудь! — сердито прошипела она. — Не понимаешь, что ли, некогда раскисать! Если не остановим Рафаэля, соображаешь, что будет? Как ты мог крутиться рядом с ним весь день и ничего не узнать?

— Я, знаешь, в этой компании себя родным не чуял! — так же сердито ответил её спутник. — Чтоб знала, могли и в живых не оставлять, да только сочли, пригожусь. В городе-то, думают, меня ничего не держит, чтобы встать на сторону раздольцев. Ну, я и сидел в уголке да помалкивал. Принялся бы за расспросы, как бы язык не укоротили.

Они шли тесным переулком. По левую руку стена швейной фабрики, по правую — склады, где хранились и станки, и вещи, сделанные впрок, и материалы. Однажды Кори довелось здесь побывать. Господин Второй раздумывал, не брать ли нужное для Рафаэля прямо отсюда, но потом отказался от этой мысли. И везти далеко, через весь город, и прикрыть недостачу сложно. Куда легче делать это уже на местах, где учётчики вписывают лишнее в книги — а дальше это не идёт, ведь цепочка тут и кончается.

— Значит, сейчас к Рафаэлю, — сказала Кори, сжимая пальцы в кулак.

Гундольф остановил её, положив руку на плечо.

— Никаких «к Рафаэлю», — сумрачно ответил он, качая головой. — Слышал уже, тебя там не жалуют. Попадёшься им на глаза, дальше что? А мне стоять, прикинуться, что не знакомы, пусть хоть что с тобой делают? Или встрять, и тогда он уж точно по доброй воле нам и слова не скажет?

— А мне и не нужно, чтобы по доброй воле.

Кори тряхнула плечом, но чужая тяжёлая ладонь и не думала исчезать.