А в мечтах воображал себя героем, спасающим Грету от зла. Вот только в жизни она первая с любой бедой разделается, помощи ждать не станет.

И дома с ужином такая, пожалуй, сидеть не будет. Это Грета из его грёз могла кого-то встречать вечерами в тёплом доме, наполненном вкусными запахами, принимать с улыбкой шляпу и пальто. Настоящая же Грета пропадала в школе — воплотила-таки свою безумную затею, взялась обучать хвостатых грамоте. Они приходили к ней, и старые, и малые, и их пальцы, такие ловкие в чужих карманах, неумело выводили буквы на меловых досках.

И даже по вечерам, когда любой другой падал бы с ног от усталости, Грета всё-таки не шла домой, а сперва обходила с десяток домишек в самом бедном квартале. Там всегда в чём-то нуждались: в лекарствах, в еде, в дровах, а то и просто в добром слове.

Ей нередко помогала дочь — а где дочь, там неизменно держался и парнишка, ставший Грете вроде сына. Готов был защитить от грубых слов, от недобрых взглядов, если придётся. Полукровкам в их мире живётся несладко, даже если в друзьях сама Марта.

Да, Грета больше не одна, и вряд ли когда-нибудь останется в одиночестве. И он, Гундольф, всегда будет не более чем старым другом, не близким даже, а так. Ну и что ж, ему и этого довольно.

Наконец стало ясно, что выспаться не выйдет. Он сел на койке, уронив лицо в ладони, вздохнул и вспомнил о руке Кори. Справилась она сама или страдает сейчас от боли, из гордости не приходя за помощью?

Гундольф сунул ноги в ботинки, взял светляка и решительно вышел наружу.

Он обошёл всю левую часть побережья, затем правую. Потом ещё раз сходил туда и сюда, в этот раз зайдя дальше, но следов Кори нигде не обнаружил.

Тогда он сел на причале, старательно прогоняя подступающую тревогу, и принялся ждать рассвета. Может быть, он не заметил девочку за каким-то камнем, может, она сама от него пряталась. Или передумала сходить на берег, ушла к Эмме. Но ведь не стала бы она с горя прыгать в воду? Что за глупости, конечно, она не из таких. Да ещё одеяло взяла, кто же топится с одеялом.

А когда пришёл новый день и первые поселенцы сошли на берег, чтобы заняться привычными делами, они заметили то, чего не разглядел Гундольф. Механическая жаба, стоявшая обычно между двух валунов и кажущаяся третьим, пропала. И взять её, выходило по всему, мог лишь один человек.

Должно быть, Кори вернулась в свой город — чего ещё ей было тут ждать? Пешим ходом до Раздолья далеко, в одиночку идти опасно, вот и позаимствовала жабу.

Народ негодовал. Гундольф пытался успокоить людей как мог. Говорил, всё равно ведь половина собиралась с ним к Вершине, им жаба не понадобится, а остальным позже пришлют какие-то механизмы взамен, если и они не надумают уходить.

Назавтра и думали выдвигаться, чтобы прийти с запасом. Ночь провести в убежище, а день встретить уже в другом мире. А теперь вместо сборов — ругань да возмущение.

Флоренц сидел рядом, огорчённый.

— Эх, — сказал он, — и чего только я сам не додумался взять жабу да сбежать в Раздолье? Соврал бы, что мне семнадцать, и как раз взяли бы на место разведчика. Этого Кори ведь не ждут, правда, раз его в море скинули? Значит, место свободно.

А ведь мальчик прав. Кори, пожалуй, опасно было возвращаться назад. Хотя, может, она умолчала о чём-то, что меняет суть дела. Вот ещё из-за этого ломай голову...

— А я говорил, зря ты парню веришь! — сердито сказал кто-то рядом.

Гундольф поднял глаза и увидел старого Стефана.

— Он точно ведал, что с Ником нашим сталося! — продолжил старик, сжимая кулак. — Вот же проходимец, паскуда, дрянь такая!

— Да почему ж ты так думаешь? — устало спросил Гундольф.

— А как, дурья твоя башка, он с жабой-то справился?

— Ну, в городе, должно быть, научился управлять разными механизмами.

— Научи-и-ился! — передразнил старик. — Жаб таких ток две на свете и было, у меня да у Ника, и обеих я смастерил. И ни на какие другие механизьмы они не похожие. Так вот чтоб на мою сразу сесть да поехать, этот паршивец должен был уже такую где-то видать. Помяни моё слово, Ник угодил к ним в лапы, и жабу они со всех сторон обкрутили. Ишь как ловко удрал этот гад, шума даже не слыхал никто! Ещё ж и топлива целую кучу спёр — как дотащил, хотел бы я знать!

Подошли и другие поселенцы, привлечённые этими словами.

— Да и я чуял, подозрительный разведчик этот! — с гневом заявил один. — Пытать его надобно было, а теперь упустили.

— Так если всё из-за цветка завертелось, нам такой у себя держать, пожалуй, опасно, — тревожно сказала одна из женщин. Гундольфу она запомнилась тем, что выражение её лица всегда оставалось настороженным, будто поселенка непрестанно ждала беды.

— Да завтра я его и унесу, — ответил Гундольф. — Уж за день-то ничего не случится.