— Вау! — вскрикивает в унисон финальному аккорду диджей — невысокий брюнет в модном спортивном костюме, какие носит в этом сезоне продвинутая молодёжь. «Полмосквы» — отверг Вадим, когда получил такой же в подарок на день рождения от матери. — «Что я — пижон?».

— Поприветствуем нашу зажигалочку, Марь Сану! — покрывает общий шум голос диджея.

Волнистые пряди обтекают раскрасневшееся, и от этого ставшее милым, лицо библиотекарши. В полумраке танцпола её почтенный возраст выдаёт лишь сутулость плеч, если бы не скрюченность — сошла бы за девочку.

— Наш вечер стремительно набирает обороты, а с вами, как и раньше, диджей Тимофей Назаров!

Народ радостно заулюлюкал.

— Шума, шума, дайте больше шума, — парень вскинул одну руку, демонстрируя условную волну, другой рукой покрутил что-то внизу, и зал снова наполнился энергичной музыкой. — Вы мне шума, я вам драйва. Раз, два, три, четыре, отдыхаем в позитиве.

— Вы всё-таки решили осчастливить нас своим присутствием? — «Австралопитек» улыбнулся вовсю ширь выпуклых дёсен. — А мы уж не чаяли. Потанцуем?

В ответ Лена промолчала, что совсем не расстроило «австралопитека». Отодвинув партнёршу, он стал складываться подобно роботу-трансформеру. Ломкие телодвижения совпадали с ритмом музыки и могли означать что угодно, вплоть до имитации работы башенного крана. Кажется, так танцевала молодёжь в конце прошлого века. Это было приглашение, и реакция Марь Саны не заставила себя ждать. Раскинув руки, она заколыхалась, словно утлое судёнышко на гребне волны.

— Можно это как-то остановить? — выкрикнула в толпу Лена, оглушаемая стенобитными децибелами. — У нас человек пропал!

Робот завис, словно у него неожиданно выбило пробки, судёнышко ещё по инерции колыхало, но в остальном ничего не изменилось. Люди продолжали наслаждаться одним из самых древних искусств, извиваясь, сотрясаясь и дёргаясь.

— Мне нужна помощь! — выкрикнула Лена.

— Помощь? — «Робот» завис и мгновенно трансформировался в человека. — Что-то случилось? — спросил немного растерянно и даже, как показалось Лене, стыдливо. Согнувшись почти вдвое, Австралопитек подставил ухо, куда тут же посыпалась пулемётная очередь слов:

— Да! Пропала женщина, нужно организовать поиски, — Лена схватила его руку и затрясла. — Пожалуйста, помогите мне. Как это остановить?

Он погладил её руку нежно, по-отцовски, без малейшей тени похотливости, которая до этого сквозила в каждом его взгляде, движении, интонации. Погладил и отпустил. — Сейчас. — Быстро, почти в три прыжка, достиг сцены, запрыгнул на подиум и подошёл к диджею.

— Я не понимаю… что происходит… — запричитала библиотекарша, вжимая голову в плечи. — Кто пропал? Когда?

Музыка резко прервалась.

— Граждане отдыхающие, минуту внимания! — Повернув к себе микрофон, Австралопитек заговорил твёрдым и уверенным голосом диктора центрального телевидения. — Прослушайте объявление.

Он подошёл к краю сцены и, протянув руку, помог Лене подняться.

— Теперь говорите вы.

Ветер шмыгает между деревьев, вонзается колючим дыханием в шею, покрывая лицо коркой застывшей изморози.

Всё неизвестное пугает, нанизывая градусы терпения на нить отчаяния. Внутри тебя растревоженный улей, где мысли гудят и чувства гудят, и ты, как майский жук, копошишься в этих ощущениях, пытаясь понять, что происходит. На этой трассе всегда многолюдно, либо ты обгоняешь, либо тебя. В лесу гуляют семьи с детьми и мамочки с колясками. Все они вернулись, и только Гуля, его Гуля пропала.

Кривой фонарь смотрит в сугроб жёлтым немигающим глазом. Хлопает затворка калитки. Это всё, что ты видишь и не видишь, слышишь и не слышишь.

— Виталий! Очнись! — Лена трясла его руку. — Ты слышишь меня? Десять пеших групп выдвинулись по разным тропам, выехали пять экипажей на автомобилях, они объедут территорию вокруг базы и прилегающие окрестности. К поисковикам присоединились волонтёры. Задействовано больше двухсот человек. Мы её найдём! Слышишь? Обязательно найдём.

— Это я виноват. Я! Мы всегда были вместе. Мы всё всегда делали вместе. Зачем я оставил её? Я во всём виноват. — Тусклый свет фонаря размазал круги под глазами, удлинил нос и расплющил губы в серое пятно. Он был пугающе жалок в своём нечаянном уродстве.