— Но было время, когда ты не была бедной, — говорит Коул, преследуя его, как собака кость. Он действительно не собирается бросать это дело.

— Да, — говорю я с сомнением. — Когда мы жили с Рэндаллом.

— Это твой отчим.

— Да.

— И что ты тогда ела?

— Ни черта не ела. Он кричал на меня, если моя ложка звенела в миске с хлопьями.

— Сколько тебе было лет?

— Одиннадцать.

— Ему не нравилось иметь падчерицу?

— Нет. Не нравилось. И к тому времени он кое-что узнал о моей матери. Она очень хорошо умеет обманывать людей на какое-то время. К тому времени, когда он понял, они уже были женаты.

— Что понял?

— Что она паразит. Что ее единственная цель - цепляться за людей и высасывать из них кровь.

Коул медленно кивает.

— Включая тебя, — говорит он.

— Особенно меня.

Я покидаю бранч в каком-то оцепенении, недоумевая, каким образом Коул Блэквелл теперь знает о моей грязной истории больше, чем мои самые близкие друзья. Он неумолим... и гипнотичен, как он смотрит на меня этими глубокими темными глазами, не отводя ни на секунду. Как он впитывает все, что я говорю, не выказывая ни обычного сочувствия, ни раздражающего сочувствия. Он просто впитывает все и требует еще, как будто собирается докопаться до самой моей сути, разграбить мою душу.

Он настоял на том, чтобы заплатить за еду, оставив Артуру лишнюю стодолларовую купюру в качестве чаевых.

Я уже вижу, как он использует свои деньги, чтобы манипулировать людьми - в том числе и мной. Я обналичила чек на две тысячи долларов, потому что должна была, ведь я задолжала Джоанне за аренду и коммунальные услуги, мне нужно оплатить счет по кредитной карте за замену мобильного телефона, а также счет из больницы.

Коул точно знает, сколько рычагов давления на меня у него есть, и не стесняется на них опираться.

И все же, несмотря на то, что он явно черствый и манипулирующий человек и бросил меня умирать в лесу, я по-прежнему с непонятной легкостью иду по холмистым улицам к своей сверкающей новой студии.

Может быть, потому, что он не пытался заставить меня чувствовать себя лучше. На самом деле я впервые заговорила на эту тему, не услышав в ответ, — Но это же твоя мама....

Коул не выражал сочувствия. Он также не предлагал никаких оправданий. Никаких гребаных банальностей. Никакой лжи.

После обеда я работаю над своей новой картиной. Никогда еще я не чувствовала такой уверенности в собственной работе. Она словно оживает под моими руками, как будто у нее есть свой собственный разум. Микеланджело говорил, что скульптура всегда была внутри мрамора. Он просто должен был освободить ее.

Именно так я чувствую себя сегодня. Картина уже там, внутри холста и внутри моего мозга. Моя кисть обнажает то, что уже существует. Совершенное и целое - все, что ему нужно, это быть раскрытым.

15

Коул

Эта одержимость Марой поглощает меня.

Это все, о чем я думаю. Она руководит каждым моим действием.

Я никогда не чувствовал себя настолько неуправляемым, что меня расстраивает.

Мои фантазии всегда были для меня сценой, на которой я расставляю актеров, как режиссер. Я потакаю им по своему усмотрению.

Теперь я обнаружил, что фантазирую о Маре, не имея ни намерения, ни контроля. Даже не осознавая, что вот-вот погружусь в очередной дневной сон, более реальный, чем окружающий меня мир.

Я вижу каждый элемент ее лица, ее тела...

Когда я впервые увидел ее, она показалась мне едва ли сносной. Ее обкусанные ногти и явная запущенность вызывали у меня отвращение.

Но теперь какая-то причудливая алхимия действует на меня. Каждый элемент ее лица становится все более привлекательным для меня. Стройность ее фигуры и мечтательные движения, когда она погружается в раздумья. Эти изящные руки, которые, кажется, воплощают в жизнь самые умные импульсы ее мозга, не оставляя между ними никакой преграды. Сочетание невинности и дикости в ее лице - и выражение бунтарства, когда она сдвигает брови, когда поднимает верхнюю губу, обнажая зубы.

Она намерена бросать мне вызов на каждом шагу, хотя очевидно, что я бесконечно могущественнее ее. Она упряма. Даже саморазрушительна. И все же она не какая-то жалкая, сломленная жертва. Ее воля к жизни, к процветанию, к тому, чтобы никогда, никогда, никогда не сдаваться в своем неустанном стремлении к цели...

Я никогда раньше не видел себя в другом человеке.

Как бы Шоу ни хотелось верить, что мы одно целое, я никогда не чувствовал с ним родства. Совсем наоборот.

В моем мире есть только один бог. Я был одинок во Вселенной.